Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Расположение дворца на самом выигрышном месте, откуда открывался широкий обзор в сторону реки. Да и сам дворец хорошо обозревается с отдаленных равнин, что говорит о большом профессионализме того, кто выбирал место усадьбы и расположение дворца. Расчет на пространственную перспективу со стороны равнины и обратно полностью оправдал себя. Даже в нынешнем, полуразрушенном, виде дворец продолжает величаво возвышаться над всей округой в радиусе десятка километров, отчетливо выделяясь на фоне голубого неба. Это впечатление еще более усилено благодаря крутому спуску к реке Сердобе, раньше обработанному искусственными спусками-серпантинами. Композиция центрального ансамбля усадьбы полностью сохранилась, несмотря на то, что сам дворец представляет собой кирпичный остов с глазницами окон. Дворец и дугообразные служебные флигели составляют необыкновенно парадную и редкую архитектурно-пространственную композицию. К торцам флигелей приставлены прямоугольные корпуса. Таким образом получались две "подковы" в зените которых были устроены ворота-въезды, восточные и западные. Главный фасад дворца обращен к парадной площади перед въездом. От ворот дворцу до сих пор ведет широкая аллея, обсаженная плотной стеной деревьев. О внутреннем убранстве дворца сейчас можно лишь предполагать. От роскошно убранных интерьеров сохранилась лишь величественная парадная лестница и анфилады комнат, когда-то прекрасно обставленных.

История усадьбы

История имения началась в 1700 году, когда Петр I пожаловал эти земли роду Куракиных. Долгое время хозяева ими не интересовались. Вероятно, Борис Иванович Куракин, которому непосредственно было отписано царем это имение, за всю свою жизнь так и не побывал здесь.

Строительство усадьбы Надеждино началось с того момента, как она перешла во владение Александра Борисовича Куракина. Его переезд в провинциальную глубинку нельзя назвать добровольным. Из-за слишком близкой дружбы с будущим наследником престола - Павлом, князь был сослан из Петербурга Екатериной II. Вероятно, именно в этот момент усадьба «Куракино» и получила второе символичное название - «Надеждино».

Александр Борисович впоследствии прожил здесь четырнадцать лет.

По настоящее время достоверно не установлено, кто же был архитектором, создавшим этот шедевр классицизма. Однако нередко в этой связи звучит имя Джакомо Кварнеги, выдающегося итальянского архитектора. Существуют свидетельства о том, что князь Куракин и сам принимал участие в разработке будущего проекта дворца, а также в планировании парка. Как бы то ни было, строение получилось грандиозным.

К сожалению, расцвет усадьбы продолжался недолго. Как только Павел I взошел на престол, он призвал Александра Борисовича к себе. Тот покинул Надеждино и возвратился в Петербург. С тех пор в свое имение в Сердобской губернии он возвращался лишь однажды, и прожил там еще два года. Так завершились княжеские страницы истории усадьбы.

Наследники князя сюда не приезжали, имение постепенно ветшало. В 1905 году во время крестьянских восстаний оно было сильно разгромлено. В 1910 году, проведя здесь небольшой ремонт, один из потомков Куракиных продал усадьбу купеческому роду Асеевых.

С приходом советской власти усадьба вновь была разгромлена, а все имеющиеся ценности - вывезены. Более дворцом никто не занимался. В годы великой Отечественной войны здесь устроили скотный двор.

Калининградского туриста не удивить руинами исторических зданий, но развалинам усадьбы "Надеждино" это воистину удалось. На окраине Пензенской области на берегу реки Сердоба пока ещё стоит каркас когда-то великолепного здания. Построили его в 1790-1795 году в стиле усадебного классицизма, автором проекта считается архитектор Джакомо Кваренги, но много исправлений внёс сам лучезарный князь Александр Борисович Куракин. Разрушил усадьбу пожар в 1922 году, но давайте уж обо всё по порядку. И поверьте, история интересная.

Земли на которых находится усадьба, были пожалованы в 1700 году Петром I князю Борису Ивановичу Куракину за особые заслуги перед Царем и Отечеством. Земли немаленькие - почти 25 тыс. га земель по берегам рек Хопёр и Сердоба с центром в селе Борисоглебское, переименованном впоследствии в Куракино. Князь был ближайшим сподвижником Петра I с самого детства и даже являлся свояком царю по своей первой жене Ксении Лопухиной. Но в свои земли он не наведывался и история усадьбы начинается уже от его правнука - князя Александра Борисовича Куракина.

1.

"Брильянтовый" князь Александр Борисович Куракин, а он был так прозван за любовь к великолепным нарядам и за колоссальные богатства, был очень дружен с с великим князем Павлом Петровичем, будущим императором Павлом I. Дружба эта была не очень понравилась матери Павла императрицы всероссийской Екатерины II. За это и, по слухам, за распространение в России шведских масонских лож в 1782 г. князь Куракин был выслан из Петербурга в своё имение. Тогда это было просто.

2.

Опальный князь прожил 14 (а по некоторым данным 15) лет в саратовской глуши. Стремясь переломить судьбу, своё имение, село Борисоглебское, он переименовывает в Надеждино и перепланировывает, перестраивает усадьбу для себя, пытаясь повторить убранство императорского двора. Но не сразу, строительство началось только в 1790 (по некоторым данным в 1792) году. Так он писал: "Я долго по неизвестной судьбе моей от сего строения удерживался. Наконец, сад мой и продолжающаяся одинаковость в моих обстоятельствах меня решили" . Руководил строительством домашний архитектор Н. А. Телегин. Он и начинает возводить трёхэтажный дом с шестиколонным ионическим портиком, смотрящим в сторону реки.

3.

Достроили приблизительно в 1975 году. Теперь имение состояло из окруженного каменной оградой дома, двух полуциркульных фланкирующих флигеля и трехэтажного величавого дворца в глубине двора. За рекой Сердобой простирались луга, окаймленные рекой, и дальше, за лугами,- лес. У подножия откоса на берегу была устроена пристань с павильоном, к которому подходил серпантин - спуск от дворца до реки. Огромный каменный дом с торжественным портиком включал в себя около восьмидесяти комнат, облицованных разного цвета алебастровыми массами, и домовую церковь.

4.

С северной стороны дворца раскинулся обширный парк в английском стиле площадью более 100 гектаров, работы по разбивке которого шли в то же время, что и строительство самого архитектурного ансамбля. В нём были установлены павильоны-храмы Славы, Истины, Терпения и Вместилища чувствий вечных. В названиях аллей и просек европейская мода также переплетается с чувствами и затаенными надеждами хозяина-князя: дорожки Уединения, Преодолеваемых трудностей, просеки Милой тени, Ожидаемого благоденствия, Истинного разумения.

5.

Филипп Филиппович Вигель так описывал его жизнь в Надеждино : "В великолепном уединении своем сотворил он себе, наподобие посещенных им дворов, также нечто похожее на двор. Совершенно бедные дворяне за большую плату принимали у него должности главных дворцовых управителей, даже шталмейстеров и церемонимейстеров; потом секретарь, медик, капельмейстер, библиотекарь и множество любезников без должностей составляли свиту его и оживляли его пустыню. Всякий день, даже в будни, за столом гремела у него музыка, а по воскресным и праздничным дням были большие выходы; распределение времени, дела, как и забавы, все было подчинено строгому порядку и этикету. Изображения вел. кн. Павла Петровича находились у него во всех комнатах; в саду и роще там-сям встречались не весьма изящные памятники знаменитым друзьям и родственникам. Он наслаждался и мучился воспоминаниями Трианона и Марии Антуанетты, посвятил ей деревянный храм и назвал ее именем длинную, ведущую к нему аллею"

6.

Так ещё писали о его жизни: "Обширным штатом служащих дому, преимущественно, почти исключительно, иностранцев, всегда окружал себя кн. А. Б. Куракин; в деревне же он все поставил еще более на широкую ногу. Он жил открыто, хлебосольно; для гостей были составлены особые правила, имевшие целью предоставить каждому полную свободу и не стеснять и хозяина; два пункта гласили, между прочим, следующее: "Хозяин просит тех, кои могут пожаловать к нему на один, или на два, или на многие дни, чтоб, быв в его доме, почитали сами себя хозяевами, никак не помня о нем единственно в сем качестве; приказывали бы его людям все надобное для их услуги и, одним словом, распоряжались бы своим временем и своими упражнениями от самого утра, как каждый привык и как каждому угодно, отнюдь не снаравливаяся к провождению времени самого хозяина, который через то, с новою к ним благодарностью, получит всю свободу им предпринятое безостановочно и с продолжительным, тщанием выполнить. — Хозяин никогда не ужинает, но всякий день в девять часов вечера, будет у него ужин готов для всех прибывших к столу; и он, прося дозволения от оного всегда отлучаться, просит также своих случающихся гостей, несмотря на его отсутствие, за оный садиться и за оным самим хозяйничать". Надо, впрочем, сказать, что кн. А. Б. Куракин в уединении своем постоянно приобретал и книги и оставил отлично подобранную библиотеку."

7.

Сам надеждинский замок был обставлен великолепно. Стены украшали более двухсот полотен европейских мастеров. Среди вывезенной из Парижа мебели име-лись даже предметы, принадлежавшие казненной королеве Марии-Анту-анетте — в свое время А. Б. Куракин был лично ей представлен.

8.

Вид на реку был, да и есть, совершенно великолепный. Сразу становится понятно, почему князь Куракин выбрал это место для постройки дворца. Хозяин Надеждина так писал Павлу Петровичу в Гатчину: "Из своего окна я вижу речку, за ней озеро в две версты, село Александровское, деревни, вспаханные поля, равнины, пастбище, огромный лес. По этому наброску картины, которая ежедневно предстаёт перед моими глазами, Вы можете представить себе, что происходит во мне, и как я должен быть сейчас покоен и счастлив."

Надо сказать, что в опале князь не скучал. Вобще, по одним источникам он был женат, но всё-таки большинство данных утверждают, что на это он так и не решился. Может потому, что состоял в Мальтийском ордене, члены которого давали обет безбрачия, может просто не хотел. Однако это не помешало ему стать отцом семидесяти (70!) незаконорожденных детей и основателем двух баронских династий - Вревских и Сердобиных.

10.

После смерти Екатерины II владелец усадьбы получил возможность вернуться в столицу, затем подолгу жил за границей в качестве полномочного посла. Своих крепостных мастеров он перебросил из Надеждина в тверское поместье Степановское-Волосово. После смерти старого князя имение отошло к его младшему брату Алексею, который также предпочитал Степановское отдалённому Надеждину и распорядился перевезти наиболее ценное имущество из пензенского имения в тверское.

11.

С 1882 года в полузаброшенной усадьбе постоянно жил князь Ф. А. Куракин. Любовь к сердобским местам привила ему мать, урождённая княжна Голицына, дочь владельца Зубриловки. Фёдор Алексеевич разобрал хранившиеся в усадьбе бумаги своих предков и по настоянию историка М. И. Семевского осуществил в Саратове публикацию многотомного «Архива князей Куракиных», но, не имея прямых наследников, в 1910 г. продал усадьбу купцам Асеевым. В 1921 году свободный художник и архитектор из Сердобска М.М.Черемисинов произвел обмеры и вычертил планы дворца Куракиных в Надеждине.

12.

В 1922 году усадьба Надеждино, подобно сотням других усадебных дворцов по всей России, была сожжена крестьянами. Парковые павильоны снесены, от дворца А. Б. Куракина уцелел только остов. Сохранились проездные ворота, Борисоглебская церковь 1792 года постройки.

13.

После революции Надеждино передали Пензенской области и княжеская усадьба была национализирована, в 1931 г. в сохранившихся от пожара корпусах (флигельный комплекс) открылся краевой дом партийной учебы - Дом просвещения Пензенского облисполкома («кузница советских кадров»), в 1939 г. - землемерный техникум (до 1958), а в 1959 г. усадебные постройки передали под дом инвалидов, затем - психоневрологический интернат, который до недавнего времени в нём и размещался. Его расформировали, и теперь здесь нет даже сторожа. Княжеский дворец с красивейшей дубовой рощей оказался полностью заброшенным, хотя ещё в 1948 году он взят под охрану государства. После этого реставрационные работы не проводили ни разу.

14.

Из новейшей истории стоит отметить только то, что недавно в селе Куракино были найдены останки барона Александра Николаевича Сердобина, сына князя. В остальном... усадьба стоит в запустении, не охраняет и постепенно разрушается. Долго ли ещё простоят колонны и стены неизвестно. Так что, если будете в тех местах - обязательно заезжайте. Всё-таки это наша история. На этом я заканчиваю её рассказывать и далее просто фотографии и мои комментарии.

15.

Добраться до усадьбы Надеждино сложно, если не знаешь куда ехать. Каких-то обозначений или указателей нет, но местные жители всегда расскажут вам дорогу. Первое впечатление от посещения усадьбы: "Почему эту красоту не восстанавливают?"

16.

Хотя потом понимаешь, что восстановить всё это будет сложно. От замка остались только стены. Посмотрите, например, какие там были балки. Толщина в 5 кирпичей.

17.

Невольно представляешь, какие тут были красивые залы.

18.

19.

А толщина самих стен... Строили не хуже немцев.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

А вот пожалуй самый главный вид. Я очень пожалел, что у меня не было времени спуститься к реке и сделать снимок снизу. Но вот столько лет прошло, а колонны до сих пор стоят и даже лепнина кое-где сохранилась.

26.

27.

28.

29.

А это те самые виды на реку Сердобу и поля. Если убрать деревья и кустарники, которые успели вырасти, и представить себе длинную лестницу к реке, то можно понять какая тут была красота.

30.

31.

32.

33.

Ещё несколько видов на замок с другой стороны.

34.

35.

А это остатки парка.

36.

Вот такая российская "заброшка". Так и развалиться, потому что дела до неё никому нет. Хотя можно же развивать какой-то сельский туризм, поставить у реки рыбацкие домики и причал, сам замок законсервировать и красиво подсветить. Думаю многие бы поехали. Но пока только ходят слухи, что Надеждино перепродавали по несколько раз, были какие-то разговоры о восстановлении, но так всё и остаётся. И это очень печально, потому что это даже не немецкая история, которой очень много в Калининградской области, а наша, русская, и её как раз надо бы восстанавливать в первую очередь.

Информацию взял из.

Дмитровский р-н, д. Надеждино
ст. Дмитров Савеловской ж.д., далее авт.

Объект культурного наследия регионального значения

Л.А.Фатуева, научный сотрудник
отдела истории, быта
и художественной жизни края МЗДК

Село Надеждино при пруде, Повельского стана, Дмитровского у В XVII в. называлась Скубятино и значилась как пустынь. В 1803 имение приобрёл «надворный советник и кавалер», Саратовский губернский предводитель дворянства Сергей Александрович Норов (1762-1849), известный стойкостью своих религиозных и монархических убеждений. В 1843 он построил домовую кирпичную церковь Покрова Пресвятой Богородицы, которая приписана к Черногряжскому погосту. С.А. Норов был женат на Татьяне Михайловне, ур. Кошелевой (1766-1838), происходившей из рода графов Воронцовых, внучке Дарьи Илларионовны Воронцовой, родной сестры канцлера графа Михаила Илларионовича Воронцова. С.А. Норов состоял в свойстве с могущественным графом А.А. Аракчеевым и пользовался его расположением. Во время ОВ 1812 г. через него супруги Норовы держали связь с сыновьями, находящимися в действующей армии. У них было шестеро детей:

Василий (1793-1853), выпускник Пажеского корпуса, герой Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов, служил в Лейб-гвардии Егерском полку, подполковник в отставке, декабрист;
- Авраам (1795-1869), воспитанник Благородного Пансиона при Московском Университете; д.т.с., сенатор, Министр народного просвещения (1854-57), член Государственного Совета; приятель А.С. Пушкина; герой ОВ 1812 года, участник Бородинской битвы, где потерял ногу; полковник гвардейской артиллерии в отставке; известный библиофил, путешественник и писатель, председатель Археографической Комиссии, которая издала свыше 15 томов древних актов, Новгородские и Ижорские писцовые книги, полное собрание русских летописей и др.; за свои литературные заслуги избран в члены Академии Наук; унаследовал имение Надеждино;
- Александр (1798-1870), воспитанник Благородного Пансиона при Московском Университете, член Общества любителей словесности, наук и художеств, поэт и переводчик, перевёл с французского на русский первое Философическое письмо П.Я. Чаадаева;
- Авдотья (1799-1835), девица, друг и почитатель таланта П.Я. Чаадаева, соседа по имению и друга семьи Норовых, который согласно его воле похоронен рядом с ней на кладбище Донского монастыря в Москве;
- Дмитрий (1802-1868), воспитанник Благородного Пансиона при Московском Университете; служил в Лейб-гвардии Егерском полку, 14 декабря 1825 г. находился в строю войск, собранных по высочайшему повелению на Дворцовой и Исаакиевской площадях Санкт-Петербурга против мятежников, за что в числе прочих получил Высочайшую признательность; гвардейский поручик в отставке; известен мастерским чтением басен И.А. Крылова, с которым был знаком, а также созданным им великолепным усадебным парком в своём имении Аймусово, Владимирской губ., на границе с Дмитровским у.;
- Екатерина (1806-1864), в замужестве Поливанова, муж - Пётр Николаевич Поливанов (1803-1864), поручик гвардейской конной артиллерии в отставке. Ей ещё при жизни А.С. Норов передал свои права на имение Надеждино, где она и её семья проживали постоянно. Её сын Николай Петрович Поливанов сопровождал А.С. Норова в путешествии по Святым местам и стал первым биографом декабриста В.С. Норова. Дети и внуки продолжили его дело по сохранению памяти своих славных предков.

Усадьба Надеждино в то время включала каменную двухэтажную церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы с колокольней, дом двухэтажный на каменном фундаменте, два одноэтажных флигеля, один, крытый тесом, другой - черепицей, баню новую с предбанником, погреб и конюшню с 3-мя стойлами и 2-мя отгородками для скотины, сенным сараем, крытым тесом. «Перед большим домом, окрашенным в розовую краску, с мезонином и белыми колоннами, расстилался лужок-круг, обсаженный розовыми кустами и массой белых нарциссов, затем шли два пруда, c небольшой рощей вдоль берега с серебристыми тополями, плакучими березами. Из кленовых беседок открывался широкий вид на поля, деревни, виднелась вдали долина реки Яхромы, села за рекой, расположенные по синеющей возвышенности (Клинско-Дмитровской гряде); можно различать даже ряды берез по Рогачевской большой дороге, а вправо на северо-запад и север всё леса, леса, сливающиеся с горизонтом.»

От усадьбы Норовых-Поливановых сохранилась отреставрированная из руин Покровская церковь, пруды, заросли сирени и таволги, дубы, берёзовая роща…

Фото: Усадьба А.Б. Куракина "Надеждино"

Тропарь, глас 2-й: Кротким нравом Христовым измлада украшенный, заповеди Божия возлюбив всею душею и всем сердцем, явился еси пастве твоей пастырь добрый, якоже и Бог Спас наш, душу твою полагаяй за овцы твоя. Моли Человеколюбца Бога, отче священномучениче Василие, спастися душам нашим.

Кондак, глас 2-й: О славе Божией и вере православной ревнуя, отче священномучениче Василие, священническое служение на земли достойно совершил еси, с радостию и благодарением Престолу Божию предстоя и паству твою наставляя. Незлобив сый и кроток, пред мучители явился еси адамант твердый, и славя Христа, из узилища мрачнаго в вожделенныя горния обители отшел еси. Темже ныне, в лице святых мучеников Триединаго Бога воспевая, огради нас, любовию тебе чтущих, молитвами твоими.

Священномученик Василий Надеждин родился 12 января 1895 года в Москве в семье служащего Дворцового управления Федора Алексеевича Надеждина и его супруги Софии Павловны и был во святом крещении наречен Василием во имя святителя Василия Великого. Брат деда диакона Алексия Надеждина Илия, прадед Иоанн и прапрадед на протяжении XIX столетия служили псаломщиками в Никольской церкви села Ржаксы Кирсановского уезда Тамбовской губернии. У Василия Федоровича были сестры Екатерина, Анна и Вера и братья Владимир и Павел, сам он был пятым ребенком в семье своих родителей.

По семейному преданию, как-то отрок Василий проводил до дома старого больного священника, который, благословив мальчика иконой святителя Николая, предсказал ему, что он станет священником, что впоследствии и сбылось.

Примером веры и благочестия для отца Василия с юных лет были его родители, со всей полнотой ответственности, относившиеся к христианскому воспитанию своих детей. Федор Алексеевич Надеждин, уже в преклонных летах, писал своей невестке Елене Сергеевне Надеждиной:

«В старину я слышал изречение: “Дети - благословение Божие”. Оглядываясь на прожитое мною долголетие и припоминая виденное мною в течение этого долголетия, конечно, я непререкаемо убедился в великой правде этого изречения. И меня лично не раз спасало от многих житейских искривлений сознание о моем долге и обязанностях перед детьми, в чем и видел благословение Божие».

Семья Надеждиных состояла в приходе Покровской церкви, находившейся в Большом Левшинском переулке; глава семейства Федор Алексеевич многие годы был старостой этого храма. Так судил о нем Господь, что кончина его последовала 14 октября 1935 года, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы.

По окончании Заиконоспасского духовного училища в 1910 году Василий Федорович Надеждин поступил в Московскую духовную семинарию. С четырнадцати лет он пел в церковном хоре Покровского храма, а впоследствии и регентовал, организовав хор из прихожан.

Большое участие в Василии Федоровиче принимал его родственник по отцу архиепископ Анастасий (Грибановский). В мае 1914 года Владыка Анастасий получил назначение на Холмскую кафедру. По его приглашению летом того же года Василий Федорович посетил Холм; май 1915 года он также провел в Холмской епархии.

Вместе с Владыкой Анастасием он ездил в Леснинский Богородицкий монастырь. Несколько дней в мае 1915 года Василий Федорович прожил в Яблочинском Онуфриевском мужском монастыре. Делясь с родителями своими путевыми впечатлениями, он писал:

«Я теперь очень сблизился и подружился с о[тцом] архимандритом Сергием … Мы с ним не расставались, ходили пешком в их Белоозерский скит, и я пришел в восторг, когда увидел Белое озеро… переплыли его на лодке… <…>

Обратно ехали на лошадях. Это было в субботу. Всенощная продолжалась с шести до десяти с половиной часов, но она была настолько хороша и благолепна, что я выстоял ее всю без особого утомления. Был за монастырской трапезой. Едят здесь очень скромно. Я все любовался, как мой о[тец] Сергий превращался в торжественного архимандрита в трапезе и церкви. Я ему сказал это; он рассмеялся. “А то как же! А Вы думаете, мы только босиком умеем ходить!..” (Он шел лесом в скит и там ходил босым.) Мы с ним много говорили об идеальном пастырстве…»

В 1916 году Василий Федорович успешно окончил семинарию. Он жаждал знаний и вначале хотел поступить на философское отделение историко-филологического факультета Московского университета, а затем, окончив университет, продолжить образование в духовной академии. В письме к Владыке Анастасию Василий Федорович писал: «…я хочу окончить духовную академию и быть священником - это решение подсказывает мне моя душа, которую привлекает пастырская деятельность. Я знаю (и это бесспорно), что чем солиднее, обширнее и значительнее будет мое образование, тем ценнее для дела Церкви и интереснее для меня самого будет моя деятельность как пастыря».

Приняв решение о поступлении после семинарии в Московскую духовную академию, Василий Федорович в начале июня 1916 года выехал из Москвы в Кишинев. Владыка Анастасий, переведенный к тому времени на Кишиневскую кафедру, брал его с собой в поездки по епархии. Живя в Молдавии, Василий Федорович готовился к вступительным экзаменам в академию.

«…7-го [июля 1916 года] рано утром, - писал он родным, - я уехал с о[тцом] игуменом Парамоном… в Гиржав[ский] мон[астырь].

Замечательно красивые места, прямо Швейцария - горы и долины с прудами; темный буковый лес, мон[астырь] под горой, с которой мы насилу съехали на тормозах. <…>

…Пошел с книгой по опушке леса. Направо темный лес, а налево долина и скат, покрытый виноградником, хлебом, лесом… <…>

Я тут совсем пустынником заделался: одичал и оброс, целые дни провожу в одиночестве и в молчании, брожу по опушке леса с книгами…»

Поступив в Московскую духовную академию, Василий Федорович на первом курсе записался в группу, изучавшую историю и обличение западных вероисповеданий. Приступив к занятиям, он чувствовал большое воодушевление и стремился полностью уйти в «интересную и серьезную работу».

Из-за тяжелого экономического положения в академии, вызванного первой мировой войной, осенний семестр 1916-1917 учебного года закончился 1 ноября, а весенний должен был начаться 20 февраля .

В конце ноября 1916 года Василий Федорович был приглашен семейством графа Медема в имение - хутор Александрия, находившееся в Хвалынском уезде Саратовской губернии, преподавать Закон Божий Федору и Софии Медемам. Вскоре и дети, и взрослые искренно привязались к молодому учителю.

«Мы медленно, но верно сближаемся, - писал Василий Федорович своей будущей матушке Елене Сергеевне Борисоглебской, - во-первых, конечно, с Федей, который очень охотно приходит ко мне и помимо уроков… мешает заниматься, извиняется и спешит уходить, а мне жалко прогонять его…Особенно горячо с ним беседуем на уроках Закона Божия. Сегодня немного поколебались: как нам быть с седьмою заповедию… пропустить или учить? Я решил, что надо и ее пройти, и стал ему объяснять…. Он внимательно слушал, но… сидел ко мне почти спиной… хороший! Софинька тоже ко мне уже привыкла, так много задает вопросов на уроке, что я хорошо устаю после двух уроков подряд по Зак[ону] Божию (Феди и ее)».

В дни, предшествовавшие празднику Рождества Христова 1917 года, и в самый день праздника Василий Федорович много читал и пел с певчими в усадебной церкви, и сказал маленькую проповедь за Божественной литургией. Он говорил о том, что, несмотря на переживаемые Россией потери - шла первая мировая война, - православные русские люди должны иметь радость во Христе, ибо защитники Отечества приняли на себя иго Христа и исполняют Его заповедь: любить до смерти.

В конце февраля 1917 года Василий Федорович для продолжения учебы возвратился в Московскую духовную академию. Это были дни начала революции. Известие об отречении государя императора Николая II от престола и образовании республики многими студентами академии было встречено с ликованием. Василий Федорович, разделявший общее оживление из-за наступивших в России государственных и социальных перемен, имел более трезвый настрой. «Бог даст, республики и не будет. Она нам мало к лицу», - писал он в эти дни.

После окончания весеннего семестра и сдачи экзаменов он вновь уехал в Саратовскую губернию в имение графа Медема и возобновил занятия с Федей и Софьей.

В праздник святых первоверховных апостолов Петра и Павла Василий Федорович произнес за обедней в сельской церкви проповедь: «Говорил о том, что многие… не в состоянии оценить подвигов апостолов Петра и Павла, узнать внутреннюю историю их подвижничества… все происходящее: неповиновение властям, грабежи, захваты, самосуды убийства (в Сызрани толпа… разорвала на куски двух братьев купцов, совершенно неповинных ни в чем) и успехи проповеди социалистов и анархистов, явно антихристианской, - свидетельствуют о том, что большая часть русского народа совершенно не просвещена христианством», - и о приближении «к последним временам, как их описывает апостол Павел». Слово, сказанное Василием Федоровичем, раздражило распропагандированную революционерами молодежь из деревни Аграфеновки. Когда Василий Федорович и Федя Медем возвращались из села Черный Затон на хутор, их окружила группа мятежников и угрожала близкой расправой «над попами и помещиками».

К началу нового учебного года Василий Федорович возвратился в Сергиев Посад. В академии было «холодно, голодно и неуютно», условия содержания студентов еще более ухудшились, сократилось число лекций и зачетов, но была введена новая программа, лекции по Новому Завету читал .

В ноябре 1917 года Василий Федорович пережил большой духовный подъем, посещая заседания Поместного Собора в Епархиальном доме. Помышляя о принятии в ближайшем будущем священного сана, он хотел получить место псаломщика на одном из московских приходов и советовался об этом с Преосвященным Анастасием, участвовавшем в работе Собора и находившемся в Москве. В начале 1918 года, на святках, Василий Федорович был помолвлен с Еленой Сергеевной Борисоглебской, дочерью певца Большого театра Сергея Алексеевича Борисоглебского. «С одной стороны, - писал он своей невесте, - для меня так невыразимо приятно сознавать, что у меня нет и не может быть никакой иной любви и привязанности, как только к тебе. С другой стороны, я вполне сознаю, что недостоин тебя, и не стою тебя и не знаю, когда установится между нами равновесие. Кажется мне, что ты больше обогатила меня своим “невестием”, чем я тебя - своим “жениховством”». В последние дни Страстной седмицы, посылая Елене Сергеевне поздравления к празднику Святой Пасхи, Василий Федорович увещевал ее и делился с нею своими душевными переживаниями: «Как грустно мне слышать твой тихий, усталый голос и подозревать за ним… непраздничное настроение. Надеюсь, что не будет этого в светлые дни Пасхи. Что бы ни было - они должны быть для нас всегда светлыми, всегда радостными. Сегодня плащаница возвратила мне Христа моего, Которого я так боюсь всегда терять из сердца, из души, а последнее теперь так часто угрожает… Теряется и губится душа в житейской суматохе; если бы ты знала, как это я теперь почувствовал на своем горьком опыте. Блажени воистину, яже избрал и приял еси, Господи, и, конечно, память их - в род и род, а не с шумом мимоидет…»

С установлением после октябрьского переворота 1917 года советской власти в России наступили времена гонений на веру и Церковь. В Москве в июле-сентябре 1918 года проходила третья сессия Поместного Собора, восстановившего в Русской Церкви Патриаршество, избравшего главой ее святого Патриарха Тихона. В то же время проповедники безбожия всюду сеяли плевелы неверия, стремясь пленить духовно сбитую с толку социальными лжеучениями молодежь. Когда Василий Федорович в праздник Преображения Господня пришел ко всенощной в свой приходский храм, он увидел, что на клиросе поет один псаломщик. Василий Федорович стал на клирос и читал и пел. В самый день праздника 19 августа 1918 года, вечером, он поехал в Политехнический музей, где шел диспут на тему «Советская власть и Церковь»; диспут вели нарком просвещения А. В. Луначарский, член Поместного Собора протоиерей Константин Аггеев и последователь учения Льва Толстого профессор Петроградского университета К. Поссе. Аудитория была полна, были заняты все проходы, собравшиеся охотно внимали богохульным речам атеистов. Из Политехнического музея Василий Федорович ушел с тяжелым чувством, «разбитый не умом, а сердцем». На следующий день он рассказал о диспуте митрополиту Арсению (Стадницкому). «Сначала митр[ополит] Арсений выслушал меня с большим интересом, - передавал он содержание этой беседы в письме к своей невесте, - согласился со мной, что необходимо позаботиться о более серьезных противниках Луначарскому, а главное, выбрать удобные темы для побивания большевизма и утвердить церковным авторитетом нек[оторые] догматические ответы на “их” вопросы, чтобы в таких религиозных диспутах не могло быть отсебятины».

«У Церкви отнято все имущество буквально, - писал Василий Федорович Елене Сергеевне в начале сентября 1918 года, - храмы с утварью по особому соглашению будут передаваться Совдепом приходским общинам в бесплатное бессрочное пользование. Закон Божий окончательно изгнан из школы, и все духовные школы закрыты; никому не разрешается учить и учиться в школах религии до восемнадцатилетнего возраста, за исключением богословских школ… академии не то закрыты, не то нет. <…>

Мне больно и жутко не за себя, не за тебя… но за многих русских людей, губящих свои души… “Борьба за душу человеческую”, - сказал Луначарский, - нет, не борьба, но только стихийное антихристово душегубительство - и несть изымаяй».

После Успенского поста возобновились занятия в Московской духовной академии. Учение доставляло жаждущему христианского просвещения Василию Федоровичу большую радость, он чувствовал себя, «как рыба в воде». В первый академический день нового учебного года он с тремя сокурсниками отправился к отцу Павлу Флоренскому, которого глубоко чтил, чтобы поздравить его с десятилетием его первой лекции в академии. Говорили о современных событиях; отец Павел прочитал предсказания о будущем России .

Весной 1919 года, на пятой неделе Великого поста, Московская духовная академия была закрыта. В Москве был голод и эпидемия сыпного тифа. Чтобы поддержать овдовевшую сестру Екатерину, с тремя ее малолетними сыновьями, Василий Федорович вынужден был уехать вместе с нею к своему другу священнику Иоанну Козлову в село Никольский Поим, находившееся в Чембарском уезде Пензенской губернии. В Поиме он был принят на работу учителем математики в гимназию.

С начала 1919 года повсеместно в России вскрывались и изымались мощи святых угодников. В Поиме Великим постом было получено известие о поругании святых мощей в Воронеже. На Божественной литургии 23 марта отец Иоанн Козлов сказал проповедь, обличающую действия безбожной власти по отношению к святым мощам. В тот же день за вечерней Василий Федорович сказал слово о святыне Креста. Вечерня вышла очень торжественная, собралось много народу, интеллигенция и молодежь, пел добровольно собравшийся хор певчих, после вечерни три священника читали акафист Божественным Страстем Христовым.

В апреле 1919 года Василий Федорович приехал в Москву, в Фомино воскресение 27 апреля обвенчался с Еленой Сергеевной и после венчания возвратился с нею в Поим, где жил и учительствовал до 1921 года. В эти годы, не оставляя намерения послужить Богу в священном сане, самоотверженно трудясь, неся тяготы и скорби своих близких, он укреплялся духом и созревал для служения духовной семье - своей будущей пастве. После скоропостижной кончины в Поиме сестры Василия Федоровича Анны, также оказавшейся на его попечении, отец их, Федор Алексеевич Надеждин, в письме к сыну писал: «Бедный наш мальчик, как много жизненных осложнений свалилось на твою милую головку! Утешаюсь мыслию, что, м[ожет] б[ыть], Господь Бог испытует Своего избранника. А все-таки, несмотря ни на какие личные невзгоды и напасти, следует спешить делать добро».

Для завершения академического образования Василий Федорович в июле 1920 года приехал в Москву; экзамены выпускники академии сдавали на квартире отца Владимира Страхова. В марте 1921 года Василий Федорович переехал ближе к Москве и устроился счетоводом в Построечном управлении узкоколейки города Орехово-Зуево. Вскоре вместе с Еленой Сергеевной и сыном Даниилом они поселились в Петровско-Разумовском у тестя Сергея Алексеевича Борисоглебского.

3 июля 1921 года, в Неделю Всех святых, в земле Российской просиявших, Василий Федорович был рукоположен святым Патриархом Тихоном во диакона, а 7 июля, в праздник Рождества Иоанна Предтечи - во иерея к церкви во имя святителя и чудотворца Николая у Соломенной Сторожки .

Никольский храм - единственное место священнического служения отца Василия до самого дня его ареста в 1929 году - был построен усердием офицеров расквартированной в Петровско-Разумовском 675-й пешей тульской дружины по проекту архитектора Федора Шехтеля и освящен епископом Можайским Димитрием (Добросердовым) в 1916 году.

Церковь была построена на земле Сельскохозяйственного института и приписана к институтской Петропавловской церкви. Институтский храм, как и все храмы при учебных заведениях, после революции был закрыт, и прихожане его перешли в Никольскую церковь. К 1924 году в южной части летнего неотапливаемого храма был устроен теплый придел.

Приход Никольской церкви в основном составляла научная интеллигенция, жители поселка при Сельскохозяйственном институте. Группа профессоров института после закрытия институтского храма обратилась к отцу Василию Надеждину с просьбой заняться христианским просвещением их детей. Отец Василий, многие годы сознательно готовившийся к пастырской деятельности, с радостью принял это предложение. Он сумел привлечь к участию в богослужении приходскую молодежь, и таким образом из юношей и девушек составился прекрасный церковный хор, вел с духовными детьми беседы об основах православного вероучения, посещал с ними концерты классической музыки, разбирал литературные произведения. Просветительскую деятельность среди молодежи вели по благословению отца Василия и некоторые члены приходской общины.

Обязанности пастыря, заботы о духовных детях отец Василий ставил выше всего. В январе 1927 года матушка Елена Сергеевна родила сына Сергея и ожидала прихода отца Василия в клинику. На этот день был назначен доклад Николая Степановича Педашенко о первых веках христианства, отцу Василию необходимо было присутствовать при чтении этого доклада, и он попросил навестить матушку Сергея Алексеевича Никитина (впоследствии ).

«Я не могу никому позволить вмешиваться в мою пастырскую деятельность, которая у меня всегда будет на первом плане, - писал отец Василий Елене Сергеевне. - Ты это знаешь и понимаешь меня, а потому и не будешь осуждать меня или сердиться на меня как жена моя».

В 1920-е годы в доме Клушанцевых на Михалковской улице была устроена своего рода начальная школа для небольшой группы детей прихожан Никольского храма, в которой отец Василий преподавал Закон Божий и общеобразовательные предметы.

Отец Василий, всегда носивший в душе радость о Господе Иисусе, имел особый дар сообщать ее своей пастве. Крестный ход в День Святой Пасхи начинался с того, что отец Василий выходил из царских врат и один запевал: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». За ним уже стихиру пел весь собравшийся на пасхальное богослужение народ.

За год до ареста у отца Василия началось обострение туберкулеза, и ему пришлось летом уехать в Башкирию на лечение кумысом. В отсутствие отца Василия в Никольском храме по его просьбе служил .

Находясь на лечении, отец Василий молился за богослужением в местной давлекановской церкви и сблизился со служащими в ней священниками Иоанном и Сергием. Как пастырь, он не мог обойти вниманием особенностей церковной жизни за пределами его епархии и прихода: «Служат здесь хорошо. Уставнее нашего. Это очень приятно, когда духовенство на высоте. <…>

Местный архиерей обязал священников всякое Таинство предварять объяснительным поучением.… Вот это правильно, а мы еще не додумались до этого… <…>

Стоял и вспоминал мою церковку. Как-то у вас там все?»

Из Башкирии отец Василий писал письма своим духовным чадам, и, подобно тому как в древние времена апостольские послания прочитывались в домашней церкви, письма отца Василия читались вслух в кругу его духовной семьи, которую он, как истинный пастырь, никогда не оставлял без отеческого попечения.

Вдохновенное служение и проповеди отца Василия, активная пастырская деятельность не остались незамеченными гонителями Церкви, понимавшими, что семена веры, посеянные в юных сердцах добрым пастырем, могут принести духовные плоды.

28 октября 1929 года отец Василий был арестован и помещен в Бутырскую тюрьму. Во время обыска он сумел передать матушке Елене Сергеевне письмо, обнаружение которого могло повлечь за собою арест его духовного чада. 1 ноября он был допрошен старшим уполномоченным шестого отделения Секретного отдела ОГПУ А. В. Казанским и дал следующие «показания по существу дела»:

Что касается степени моей политической грамотности, то я совершенно теряюсь при политике в жизни. Я, например, разбирал в свое время трактат Данте «De monarchia»; принимаю или, вернее, мог бы принять его стройную систему: помазанника Божия на престоле, возглавляющего нацию, и т[ак] д[алее]. Но практика монархизма меня отталкивает.

У меня, действительно, был доклад профессора Лосева «Об имени Божием», на котором были Педашенко - сейчас, кажется, безработный, историк, Шенрок - библиотекарь 1-го МГУ, возможно, что Некрасова Лидия Ивановна с дочерью; в общем, было человек до десяти. Бывал у меня Новоселов раза два - в последнее время перед арестом. То, что он скрывался и конспирировался, я знал, но вовсе не представлял себе четко действительные причины этой необходимости скрываться. Чтобы Новоселов был по убеждениям, как я представляю, каким-нибудь особым революционером, это вряд ли. Его критика распутинщины касалась, главным образом, влияния Распутина на церковную жизнь. Как я себе представляю, Новоселов хотел бы просто «почистить» самодержавие. Сам я с ним на эти темы не беседовал.

Флоренский был у меня один раз.

Новоселов также считал себя имяславцем.

О близкой ко мне молодежи могу сказать следующее: пришла ко мне она сама. Все лица, впоследствии бывавшие у меня, были связаны между собой еще школой, где они вместе учились. Вероятно, поэтому они также всей группой и перешли ко мне. У меня в церкви эта молодежь пела в хоре.

Собираясь у меня на квартире, молодежь обыкновенно пела из опер под аккомпанемент моей жены. Церковные спевки бывали в церкви. У меня на квартире духовного мы пели мало. Сама молодежь была неактивна в изучении хотя бы церковной истории, поэтому я сам читал им иногда на темы по истории Церкви выдержки из церковных писателей Болотова и Лебедева, читал им некоторые подлинники сочинений церковных писателей (Василия Великого, Григория Богослова и др[угих]).

Делал доклад о впечатлениях от моей поездки в Саровскую пустынь, о тех сказаниях, которые связаны с Дивеевым монастырем и Серафимом Саровским. Между прочим, рассказывал им о том, как во исполнение приказания Серафима умерла Елена Мантурова (в послушание, как мы говорим). Были у меня беседы, посвященные юбилеям Первого Вселенского Собора, Григория Богослова и Василия Великого. Собственно, проповедь в церкви была по этим вопросам, а дома молодежи я читал только некоторые документы той эпохи.

Специальных вопросов по поводу существующего социального порядка и по поводу отдельных моментов взаимоотношения Церкви и государства, равно и чисто политических вопросов, мы никогда не обсуждали. Последние, т[о] е[сть] политические вопросы, иногда только, и то вскользь, в обывательском разрезе, трактовались у нас; говорили, например, что жестока политика власти по отношению детей лишенцев и к лишенцам вообще.

Специально вопросов о лишенцах не разбирали. В вопросах об арестах церковников я придерживаюсь той точки зрения, что трудно провести грань между церковным и антисоветским и что поэтому со стороны власти возможны перегибы. Только в таком разрезе я и касался этого вопроса в беседах с молодежью, не ставя, конечно, этот вопрос специальной темой для беседы Молодежь у меня принимает участие в церковных делах с 21 года. Всего у меня не больше десяти человек. Пять девочек: две дочери Мерцалова (профессора) (одна из них в 1-м МГУ, по имени Мария, другая - Надежда, еще не держала экзамен), две дочери б[ывшего] торговца, теперь совслужащего Целиева Василия Ивановича Татьяна и Клавдия (они собираются готовиться в вуз), Елизавета Обыдова (учится на курсах иностранных языков). Кроме того, есть младшие девочки, учащиеся петь в хоре: Калошина, Борисова, Целиева. Из мужской молодежи: Иван Барановский (служит в Тимирязевской академии), Петр Столыпин - сын б[ывшего] священника, теперь работающего в управлении какими-то домами (Столыпин - сезонник в совхозе около Хлебникова), Виталий Некрасов - студент Тимирязевской академии. Остальные - более случайного порядка. Игорь Фортунатов - внук проф[ессора] Фортунатова - бывает редко. <…>

Когда у нас затрагивался вопрос об исповедничестве, т[о] е[сть] о возможности примирения верующих с окружающими условиями, то здесь я проводил такую точку зрения: есть пределы (для каждого различные), в которых каждый христианин может примиряться с окружающей его нехристианской действительностью; при нарушении этих пределов он должен уже примириться с возможностью и неприятных для него лично изменений условий его жизни, иначе он не есть христианин. Христианином надо быть не только по имени…

В Бутырской тюрьме отец Василий встретился с отцом , которого хорошо знал; их беседа продолжалась несколько часов и была очень значительной для обоих. Отец Сергий засвидетельствовал впоследствии, что отец Василий был уже готов предстать пред Господом.

Он был отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения, но, ввиду того, что навигация была уже закрыта, оставлен до весны в Кеми. В декабре 1929 года заболевшего тифом заключенного перевели в лагерный лазарет, а на его место в бараке перевели отца Василия. Вскоре отец Василий заболел сыпным тифом. В санчасти ему сделали укол и внесли инфекцию - началась гангрена.

Матушке Елене Сергеевне разрешили приехать к умирающему мужу. Из Кеми она писала родным:

«Хожу утром и вечером вдоль деревянного забора с проволокой наверху и дохожу до лазарета, где лежит мое кроткое угасающее солнышко. Вижу верхнюю часть замерзшего окна и посылаю привет и молюсь. В три часа делаю передачу молока, бульона (кур здесь достать можно), получаю его расписку, написанную слабым почерком. Вот и все! Ночь проходит в тоске и мучительных снах. Каждый раз, как отворяется дверь нашей квартиры, я смотрю, не пришли ли сказать роковую весть. <…>

Его остригли, изменился он сильно и исхудал,говорят, перевязки мучительны и изнуряют его.<…>

Я так счастлива, что живу здесь и могу помочь ему хоть сколько-нибудь. <…>

Прошу о[тца] Влад[имира] помолиться; на Маросейку и Дмитр[овку] передайте…»

Перед своей кончиной 19 февраля 1930 года отец Василий сподобился принятия Святых Христовых Таин. Последние слова его были: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны». Начальник лагеря разрешил матушке Елене Сергеевне молиться ночью рядом с умершим мужем и предать его тело погребению.

Предчувствуя близость своей кончины, отец Василий, еще до болезни, в День Ангела старшего сына Даниила 24 декабря 1929 года написал матушке Елене Сергеевне последнее письмо:

«Господи, помоги мне сделать это дело хорошо…

Сегодня, в День Ангела моего старшего сынка, моего Додика, мне пришла мысль грустная, но, кажется мне, правильная, что я должен написать прощальное письмо на случай моей смерти… Ибо, если я заболею тифом, то писать уже не смогу, никого из близких не увижу и не услышу, не смогу ничего передать им, кроме этого письма, если оно будет написано заранее и… если Господь устроит так, что оно дойдет до моих близких… Это письмо должно заменить меня, прощание со мною, участие в моих похоронах, которые произойдут здесь без участия моих близких, без их молитвы и слез…Пишу все это спокойно и благодушно, ибо в душе живет неистребимая “надеждинская” надежда, что я вовсе не умру здесь, что я уеду из этого проклятого места и увижу еще всех моих дорогих… Но это будет дело особой милости Божией, которой я, м[ожет] б[ыть], и не заслужил, - а потому пишу это письмо.

Первое слово к тебе, моя дорогая, любимая, единственная Элинька, моя Ленуся! Прежде всего, благословляю тебя за твою верную любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне, за твою неисчерпаемую нежность - неувядающую свежесть любовных отношений, за твою умную чуткость ко всему моему, за твои подвиги и труды, связанные с пятикратным материнством, за все лишения, связанные с твоим замужеством, наконец, за все эти последние слезы разлуки после моего ареста… Да воздаст тебе Господь за все, да вознаградит тебя любовь наших детей, любовь моих печальных родителей (если они переживут меня), моих братьев и сестер, всех моих друзей. Увы, я так мало любил тебя за последние годы, так мало принадлежал тебе духовно; благодарю тебя за наши последние встречи в Ильинском, на Сенеже; благодарю тебя за то, что ты удержала меня при себе и просила не торопиться переезжать на новую квартиру. Как хорошо нам было вместе в нашей кают-компании! Как ярко вспоминаю я наш уют, наш светлый мир, наше семейное счастье, тобою созданное и украшенное! Десять лет безоблачного счастья! Есть что вспомнить! есть за что следует горячо благодарить Бога. И мы с тобой должны это сделать… во всяком случае - и в том, если ты уже меня не увидишь на этом свете… Да будет воля Божия! Мы дождемся радостного свидания в светлом царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас, - и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по-христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа.

Прошу тебя, не унывай, я буду с тобой силою моей любви, которая “никогда не отпадает”. Мое желание: воспитай детей церковно и сделай их образованными по-европейски и по-русски; пусть мои дети сумеют понять и полюбить книги своего отца и воспринять ту высокую культуру, которой он дышал и жил. Приобщи их к духовному опыту и к искусству, какому угодно, лишь бы подлинному. Кто-то из моих сыновей должен быть священником, чтобы продолжать служение отца и возносить за него молитвы. Ведь я так мало успел сделать и так много хотел! Элинька, милая моя! Если бы ты знала, если бы знали люди, как мне легко было любить и как я был счастлив чувствовать себя в центре любви, излучающейся от меня и ко мне возвращающейся. Как мне сладко было быть священником! Да простит мне Господь мои слабости и грехи по вашим святым молитвам! Благодарю тебя за твою музыку, за музыку души твоей, которую я услышал. Прости, родная! Мир тебе. Люблю тебя навсегда, вечно…»

Священномучениче Василие, моли Бога о нас!

Из письма Николая Николаевича Линдрота матушке Елене Сергеевне Надеждиной

Дорогая Лялюшка!

С чувством глубочайшей скорби и любви преклоняюсь перед свежей могилой незабвенного, безвинного страдальца. Не сбылись горячие желание и надежда, теплившиеся в сердце, на выздоровление о[тца] Василия, и он умер в тяжелых условиях жертвы жестокого режима. Господь отозвал к Себе одного из лучших сынов Своих и прекратил страдания его. Он перешел туда, в другую жизнь, как пастырь добрый, положивший душу свою «за овцы своя». А что он действительно положил жизнь свою «за овцы своя», об этом свидетельствует все его служение на ниве Христовой, на пути, предуказанном ему свыше. Он горел пламенной верой ко Христу и к Его Церкви, и этим ярким светом объединял, поддерживал, укреплял, воодушевлял всех страждущих и жаждущих утешения в Церкви Христовой. Умер не только близкий, родной нам человек, добрый, нежный, славный, бесконечно кроткий, но умер пастырь с твердым духом, редкий по дарованиям, высоко державший чистоту православия и безбоязненно, мужественно проповедовавший слово правды Божией. Он был не из тех бездушных трафаретов, о которых говорится: «ни горяч, ни холоден». Он был именно горяч и отдал всего себя на служение Богу. Не стало дорогого о[тца] Василия, но земная жизнь его не угасла: остались его дела, его слова, его память, а главное, осталась часть его самого - его молодые ростки, его дети, и дай Бог, чтобы они были такие же чистые и светлые умом и сердцем, такие же твердые и мужественные в своих убеждениях, каков был их отец, а также верная спутница его жизни до последних минут - их мать. Если в настоящее время кем-либо пишется история нашей Церкви, то, я думаю, что о[тец] Василий перейдет к потомству как славный, неутомимый ревнитель Церкви, пострадавший и отдавший жизнь свою за укрепление Христова учения в бурное для него время.

У тебя, дорогая Лялюшка, личное великое горе, горе незабывное и тяжкое, горе настолько большое, что, мне кажется, обращаться к тебе с обычными словами утешения было бы неуместно. Это горе надо перестрадать в глубине своей души, надо терпеть и молиться…

Если так случилось, значит предопределено; значит так надо Тому, Кто распоряжается судьбой и жизнью людей. Помни: как христианка, ты должна найти в себе силы и мужество беспорочно нести посланный тебе крест жизни, ибо в страданиях душа очищается. У тебя остались малыши, и на них должна быть сосредоточена цель и смысл всей твоей жизни, и думаю, что в этом самоотречении ты найдешь удовлетворение и утешение. Да хранит Господь тебя и детей от напастей и да пошлет вам успокоение. <…>

Из письма прихожанина Никольского храма Александра Герасимовича матушке Елене Сергеевне Надеждиной

Сегодня утро большой панихиды, как мы говорим, похорон. Помню ту скорбь Вашу, она и теперь подчас видна на Вас; как тогда было - бывает тяжело Вам… Но ведь Христос воскрес!

Приехали Вы тогда прямо оттуда - как назвать,из проклятого или благословенного места, - разве Голгофа проклятое место? Это место поклонения и благоговейных слез. И знаю-помню, и по себе понимаю это священное чувство к нему, которое у Вас тогда было… Стояху при Кресте Иисусовом Мати Его, и сестра Матери Его…

К Ней и да будет устремлена ищущая утешения душа, к Ее скорби, к Ней - Она ведь не только скорбящая Матерь, но и Радость всех скорбящих, потому именно Она стала Радостью, что Она тогда у креста стояла… И Вы стояли, дорогая наша и родная мама, и Вам дай Бог Распятый и Воскресший и радоваться, и быть радостью (хоть это и трудно, но потом солнце сияет, как сияло оно уже и два года назад, 13(26) февраля, в день темной скорби…).Христос с Вами и с детками родными. <…>