Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Описание

Календарь состоит из верхней "шапки" с изображением и трёх календарных блоков.
Приблизительный размер календаря в развёрнутом состоянии 80 см в длинну и 33 см в ширину.

ВЧК (7) 20 декабря 1917г. постановлением Совета Народных Комиссаров для борьбы с контрреволюцией и саботажем в Советской России была образована Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК). Ее первым председателем был назначен Ф.Э.Дзержинский. На этом посту он находился до 6 февраля 1922г. С июля по август 1918г. обязанности председателя ВЧК временно исполнял Я.Х. Петерс

ГПУ 6 февраля 1922г. ВЦИК принял постановление об упразднении ВЧК и образовании Государственного политического управления (ГПУ) при НКВД РСФСР.

ОГПУ 2 ноября 1923г. Президиум ЦИК СССР создал Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР. Председателем ГПУ и ОГПУ до конца своей жизни (20 июля 1926г.) оставался Ф.Э.Дзержинский, которого сменил В.Р.Менжинский, возглавлявший ОГПУ до 1934г.

НКВД 10 июля 1934г. в соответствии с постановлением ЦИК СССР органы государственной безопасности вошли в Народный комиссариат внутренних дел (НКВД) СССР. После смерти Менжинского работой ОГПУ, а позднее и НКВД с 1934 по 1936гг. руководил Г.Г.Ягода. С 1936 по 1938гг. НКВД возглавлял Н.И.Ежов. С ноября 1938 до 1945гг. руководителем НКВД был Л.П.Берия.

НКГБ 3 февраля 1941г. НКВД СССР был разделен на два самостоятельных органа: НКВД СССР и Наркомат государственной безопасности (НКГБ) СССР. Нарком внутренних дел - Л.П.Берия. Нарком государственной безопасности - В.Н.Меркулов. В июле 1941г. НКГБ СССР и НКВД СССР вновь были объединены в единый наркомат - НКВД СССР. В апреле 1943г. был вновь образован Наркомат государственной безопасности СССР во главе с В.Н.Меркуловым.

МГБ 15 марта 1946г. НКГБ был преобразован в Министерство государственной безопасности. Министр - В.С.Абакумов. В 1951 - 1953гг. пост министра государственной безопасности занимал С.Д.Игнатьев. В марте 1953г. было принято решение об объединении Министерства внутренних дел и Министерства государственной безопасности в единое МВД СССР во главе с С.Н.Кругловым.

МВД 7 марта 1953г. было принято решение об объединении Министерства внутренних дел и Министерства государственной безопасности в единое МВД СССР во главе с С.Н.Кругловым.

КГБ 13 марта 1954г. создан Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР.
С 1954 по 1958гг. руководство КГБ осуществлял И.А.Серов,
с 1958 по 1961гг. - А.Н.Шелепин,
с 1961 по 1967гг. - В.Е.Семичастный,
с 1967 по 1982гг. - Ю.В.Андропов,
с мая по декабрь 1982г. - В.В.Федорчук,
с 1982 по 1988гг. - В.М.Чебриков,
с 1988 по август 1991гг. - В.А.Крючков,
с августа по ноябрь 1991г. - В.В.Бакатин.
3 декабря 1991г. Президент СССР М.С.Горбачев подписал Закон "О реорганизации органов государственной безопасности". На основании Закона КГБ СССР был упразднен и на переходный период на его базе созданы Межреспубликанская служба безопасности и Центральная служба разведки СССР (в настоящее время - Служба внешней разведки РФ).

МСБ 28 ноября 1991г. Президент СССР М.С.Горбачев подписал Указ "Об утверждении Временного положения о Межреспубликанской службе безопасности".
Руководитель - В.В.Бакатин (с ноября 1991 по декабрь 1991г.).

КГБ 6 мая 1991г. председатель Верховного Совета РСФСР Б.Н.Ельцин и председатель КГБ СССР В.А.Крючков подписали протокол об образовании в соответствии с решением Съезда народных депутатов России Комитета государственной безопасности РСФСР, имеющего статус союзно-республиканского государственного комитета. Руководителем его был назначен В.В.Иваненко.

МБ 24 января 1992г. Президент РФ Б.Н.Ельцин подписал Указ об образовании Министерства безопасности Российской Федерации на базе упраздняемых Агентства Федеральной безопасности РСФСР и Межреспубликанской службы безопасности.
Министр - В.П.Баранников с января 1992г. по июль 1993г.,
Н.М.Голушко с июля 1993г. по декабрь 1993г.

ФСК 21 декабря 1993г. Президент РФ Б.Н.Ельцин подписал Указ об упразднении Министерства безопасности и о создании Федеральной службы контрразведки.
Директор - Н.М.Голушко с декабря 1993г. по март 1994г.,
С.В.Степашин с марта 1994г. по июнь 1995г.

ФСБ 3 апреля 1995г. Президент РФ Б.Н.Ельцин подписал Закон "Об органах Федеральной службы безопасности в Российской Федерации", на основании которого ФСБ является правопреемником ФСК.
Директор - М.И.Барсуков с июля 1995г. по июнь 1996г.,
Н.Д.Ковалев с июля 1996г. по июль 1998г.,
В.В.Путин с июля 1998г. по август 1999г.,
Н.П.Патрушев с августа 1999г. по май 2008г.
А.В.Бортников с мая 2008г.

22 января исполнился 41 год со дня покушения на генсека ЦК КПСС. Недавно рассекреченные документы КГБ раскрывают эту давнюю историю с неожиданной стороны. Покушения могло не быть вовсе, если бы не борьба за власть в руководстве КГБ.

Еще из романов Дюма мы все хорошо знаем про придворные интриги и подковерную борьбу «за корону» — все то, что в понимании советских людей не могло «произрастать» во власти Страны Советов. Оказывается, и во времена Брежнева в борьбе за власть честолюбивые люди готовы были даже рискнуть жизнью самого генсека!

Сегодня, по прошествии 40 лет, контрразведчик Игорь Григорьевич АТАМАНЕНКО сделал вывод (на основе рассекреченных КГБ документов), что покушения могло не быть вовсе, если бы не борьба за власть между председателем КГБ Андроповым и его заместителем Цвигуном (известным широкой публике как сценарист фильмов о войне и куратор фильма «Семнадцать мгновений весны») .

Противостояние

Как рассказал Игорь Атаманенко, Леонид Брежнев хорошо помнил, какую роль сыграл председатель КГБ СССР Владимир Семичастный в устранении Хрущева, и приставил к новому председателю Андропову, сильному политику, «для пригляда» проверенного человека — Семена Цвигуна, которого связывали с Брежневым годы совместной работы в Молдавии и родственные узы: оба были женаты на родных сестрах.

«Цвигуну поручили курировать военную контрразведку, — рассказывает Атаманенко. — Кстати, как следует из рассекреченных документов КГБ, реальная биография Цвигуна отличается от той, что в советской энциклопедии (о чем знал и Андропов). Цвигун не воевал на фронте, а был отозван из военной контрразведки в тыл, где занимался заготовкой сельхозпродуктов для партноменклатуры. Но это не помешало ему издать несколько книг и с десяток сценариев фильмов о войне и жизни партизан.

Скрытое противостояние между замом и начальником началось с первых дней их совместной работы. Цвигун значительно дольше, чем Андропов, находился на руководящих должностях в системе КГБ и считал, что Андропов, ловкий царедворец со Старой площади, не способен разобраться в системе государственной безопасности и тонкостях контрразведки. Потому Цвигун предпринимал попытки дискредитировать Андропова, чтобы, столкнув его с «золотого крыльца», самому стать председателем КГБ СССР.

…22 января 1969 года миллионы советских людей по телевизору следили за торжественной встречей героев космоса в правительственном аэропорту «Внуково-2». Но вдруг на словах «через несколько минут герои-космонавты будут в Кремле, где состоится торжественная церемония их награждения!» прямая трансляция прервалась.

… Как только кортеж мотоциклистов приблизился к Боровицким воротам, некто в милицейской форме метнулся к правительственным лимузинам и, пропустив первую машину, открыл огонь по второй — стрелял в упор с двух рук одновременно.… Залитый кровью водитель головой уткнулся в руль, но «Чайка» продолжала двигаться по инерции. Космонавт Николаев, не потеряв самообладания, перехватил руль у шофера… Одна из пуль срикошетила и ранила в плечо сопровождавшего кортеж мотоциклиста. Превозмогая боль, он направил мотоцикл прямо на террориста и сбил его с ног. Каково же было изумление кремлевской охраны, когда они в стрелявшем милиционере опознали «сержанта», который минутой ранее стоял на посту у Алмазного фонда!

Боевик впал в прострацию — он-то был уверен, что во второй «Чайке» находятся Брежнев, Косыгин и Подгорный…

Следователи были изумлены удачливости террориста. Только сегодня, по прошествии сорока лет, когда стали доступны ранее засекреченные архивы, появилась возможность найти объяснение его сумасшедшему везению.

Удача сопутствовала Ильину в основном по причине лубянских подковерных интриг, противостояния между Андроповым и Цвигуном. Именно он, как куратор военной контрразведки, первым получил сигнал о возможном террористе. Но… не слишком торопился пресечь его злой умысел!

КТО ЭТО ДОПУСТИЛ?

20 января 1969 года младший лейтенант Виктор Ильин заступил на дежурство по части в окрестностях г. Ломоносов Ленинградской области. В 7.45 утра следующего дня он исчез. Поиски офицера, прихватившего из сейфа два пистолета «Макаров» и четыре снаряженные обоймы, начались 21 января в 11.00. Тогда же о происшествии был проинформирован Особый отдел военной контрразведки.

Были изъяты фотографии Виктора, а также несколько его дневников. Внимание поисковиков привлекла фраза на последней странице: «Всё! Завтра прибывают. Надо ехать в Москву!» Группа военных контрразведчиков обнаружила в аэропорту «Пулково» корешок билета пассажира по фамилии Ильин, в 11.40 убывшего в Москву рейсом № 92.

Для подстраховки начальник Управления Особых отделов направил в КГБ СССР шифротелеграмму первому заместителю председателя КГБ при СМ СССР генерал-лейтенанту Цвигуну, где сообщил, что группа офицеров выехала в г. Ленинград для опроса приемной матери офицера. У нее дома были обнаружены дневники Ильина, в которых он трижды цитирует Джона Уилкса Бута, убийцу американского президента Авраама Линкольна: «Я убью президента хотя бы только из-за одной моей сокровенной надежды, что отраженный свет его славы озарит мое безвестное существование… » Далее следовала приписка-резюме Ильина: «Может, это и мой выбор? Ведь сколько в стране людей с фамилией Ильин? Несравнимо больше, чем с фамилией Брежнев. Само провидение требует объединить эти две фамилии!»

Начальник Управления ОО КГБ СССР по ЛО генерал-майор Загоруйко лично составил шифротелеграмму своему куратору ЦВИГУНУ.

«В дополнение к ш/т

№-039-69 от 21.01.69 г.

… Со слов приемной матери, не исключается вероятность появления беглеца по месту жительства его дяди ИЛЬИНА Петра Васильевича в Москве по адресу… »

«Кровавую акцию можно было предотвратить даже на стадии выдвижения террориста к Боровицким воротам. Но у московского получателя шифротелеграмм такого желания не было. Пусть будет как можно больше ЧП, чтобы Леониду Ильичу наконец стало ясно, что во главе КГБ не тот человек! Цвигуна не следует упрекать в некомпетентности — им двигали карьеризм и расчет», — убежден Атаманенко.

…Ильин преспокойно появился в квартире своего дяди, у которого за ужином попросил его форму на встречу с космонавтами, но получил отказ. Утром он исчез вместе с милицейской формой дяди.

Пока Ильин добирался, дежурный по Комитету доложил Цвигуну о том, что в Краснопресненский райотдел КГБ обратился заявитель с просьбой разобраться, не связано ли неожиданное появление в Москве его вооруженного двумя пистолетами племянника с торжествами в Кремле?

«Очевидно, Цвигун понял, что вскоре обо всем станет известно Андропову. И для создания видимости проверки сигнала приказал коменданту Кремля, вместо того чтобы проверять охрану, посадить дядю дезертира в машину и ездить с ним по маршруту Кремль — «Внуково»: не мелькнет ли в толпе лицо племянника? Эта была абсурдная идея! — убежден Атаманенко. — Факт, что Цвигун почему-то не торопился с раздачей фотографий Ильина стоящим в оцеплении сотрудникам милиции и КГБ. Лишь за несколько минут до подъезда правительственного кортежа к Боровицким воротам их все-таки раздали (причем почему-то только тем, кто стоял по внешнему периметру Кремля, а не тем, кто внутри), но охрану не предупредили, что Ильин будет не в военной, а в милицейской форме … Андропов отдал распоряжение председателю Госкомитета по телевидению и радиовещанию беспрестанно передавать в эфир информацию о порядке следования машин в кортеже, подчеркивая, что во ВТОРОМ автомобиле находятся Брежнев, Косыгин, Подгорный. А сам позвонил в машину Брежнева и предложил немедленно перестроиться, заняв в кавалькаде последнее, ПЯТОЕ, место, что их спасло.

Кстати, после инцидента у Боровицких высшее руководство страны — Брежнев, Косыгин, Подгорный — никогда более не находилoсь одновременно в одной машине или самолете.

О последствиях

Террористу поставили диагноз «вялотекущая шизофрения» и отправили на 18 лет лечиться. После выхода Ильина выяснилось, что в 1969 году во всеобщей суматохе командование части не исключило его из списков личного состава. С помощью ловкого адвоката Виктор Ильин отсудил у Ленинградского военного округа все причитающиеся ему деньги за 20 лет и однокомнатную квартиру!

Цвигун, через год после покушения сохранив за собой должность зама, стал командовать хозяйственными службами Комитета. А курировать контрразведку назначили еще одного соратника Леонида Ильича по днепропетровским партийным тусовкам — Георгия Цинева. Андропову вслед за возникновением тандема «Це — Це» работать стало еще труднее. Единоначалие в КГБ СССР было утрачено. А мечта Цвигуна стать председателем КГБ так и не сбылась. Он покончил жизнь самоубийством, узнав, что у него запущенная стадия рака…

Михаил Докучаев

Я охранял Брежнева и Горбачева. Откровения генерала КГБ

Чего не понимал Киссинджер

Моя чекистская деятельность началась после окончания известного Военного института иностранных языков, и первые ее годы проходили в одном из информационных центров под названием «Специальная служба при ЦК ВКП/б/». Работа была новой, интересной, связанной с весьма секретными документами, которые готовились для И. В. Сталина, В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, Л. П. Берии и Генерального штаба Советской Армии.

Через мои руки ежедневно проходили десятки важных документов по Японии, Филиппинам, касающиеся боевых действий в Северной Корее и Вьетнаме и других вопросов. Мне в то время казались просто поразительными оперативно-технические и агентурные достижения советских спецслужб, которые оперативно получали, обрабатывали и докладывали советскому руководству и высшему командованию Советской Армии чрезвычайно ценную информацию.

Работали мы самоотверженно, не считаясь со временем, личными и семейными делами. Начинали в 9.00 утра и кончали порой далеко за полночь. Как правило, разъезжались по домам на последних поездах метрополитена. Придя домой, валились спать, чтобы хоть как-то восстановить свою работоспособность для завтрашнего дня. К таким условиям работы добавлялись неурядицы с жильем. Большинство из нас, не имея собственной жилплощади в Москве, снимали углы, где и ютились вместе с семьями.

Самой большой радостью для меня и моей семьи в то время было получение комнаты в общей квартире. Это был настоящий праздник! Такого счастья мы не испытывали впоследствии, даже когда въезжали в отдельную квартиру. Жена с любовью обставляла комнату, приобретая мебель и вещи на сэкономленные средства. Там и родился наш второй сын.

Служба, где я успешно применял знания двух иностранных языков, меня вполне устраивала, но хотелось быть на переднем крае борьбы, хотелось поработать в славной советской разведке, а для этого необходимы были соответствующие знания.

Я попросился на учебу в специальное учебное заведение, и моя просьба была удовлетворена. После его окончания моя мечта сбылась - меня зачислили в политическую разведку, службе в которой я посвятил двадцать лет своей жизни, причем десять из них пришлось проработать за рубежом в условиях режима военно-фашистской диктатуры. За это время я познал военные перевороты, выполнял многие ответственные задания, был на острие противоборства двух различных идеологических миров.

Во главе советской разведки стоял тогда энергичный и талантливый руководитель, генерал Павел Михайлович Фитин. Вскоре его заменил не менее способный и искусный организатор многих агентурных мероприятий Александр Михайлович Сахаровский. Успехам разведки способствовала деятельность других ее руководителей, таких, как И. И. Агаянц, М. Г. Котов, М. С. Цымбал, В. Г. Павлов, Я. П. Медяник, Б. Соломатин, Б. С. Иванов, С. А. Кондрашев, а также начальников подразделений: Г. Ф. Григоренко, В. И. Старцева, С. Н. Антонова, А. И. Куликова, А. И. Лазарева и многих других, которые внесли достойный вклад в ее плодотворную работу.

Советская разведка в то время была в апогее славы. Ведя войну со спецслужбами главного противника, она сумела проникнуть в самое их логово - ЦРУ и получить достоверную информацию о планах и замыслах американской администрации и их партнеров по Атлантическому содружеству. Другим ее выдающимся достижением было своевременное оказание помощи советской науке в создании атомного оружия.

В частных беседах бывший государственный секретарь США Г. Киссинджер говорил, что ему непонятны три момента в истории Советского Союза: первое - как он смог победить фашизм; второе - как он смог так быстро создать атомную бомбу и третье - как он смог вывести Гагарина в космос.

Он прав, трудно поверить, что в тех условиях экономической разрухи СССР, благодаря концентрации своих усилий на отдельных ее участках, смог добиться выдающихся достижений в ядерной дуэли с Соединенными Штатами Америки.

Никто не предполагал, что успехи в создании атомной бомбы в СССР придут так неожиданно быстро. Несомненно, они дорого обошлись для наших людей. Их труд, как и в годы войны, был напряженным и самоотверженным. Не оставалась в стороне и советская разведка. Результатом ее проникновения в правительственные и научные центры ведущих капиталистических государств стали добытые ценнейшие политические и военные данные, новейшие образцы вооружений и промышленной техники, что позволило советской военно-технической мысли и научно-исследовательским институтам совершенствовать и создавать новую технику и вооружение и выдвинуть СССР на уровень великой ядерной державы.

Огромный вклад в развитие советской ядерной промышленности внесли разведчики-интернационалисты, бывшие граждане США Моррис и Леонтина Коэн, которые стали затем известны под именами «новозеландцев» Питера и Элен Крогер. Долгие годы они работали в атомных центрах США и Великобритании, обильно снабжая советскую разведку сведениями, которые спецслужбы США держали за семью замками. От них поступили первые сведения о накале работ в США по созданию атомной бомбы по «Манхэттенскому проекту», который возглавлял генерал Грэвс, а научным руководителем был Роберт Оппенгеймер.

Материалы, передаваемые супругами Коэн-Крогер, имели исключительно ценный характер, и по ним выносились решения на самом высоком уровне - как принято говорить в разведке, в самых высоких инстанциях. Их материалы неоднократно докладывались Сталину, поэтому сообщения президента США Г. Трумэна на Потсдамской конференции глав государств антигитлеровской коалиции о произведенных испытаниях атомной бомбы не произвели на него шокирующего впечатления, хотя послужили серьезным толчком к ускорению работы над созданием такого оружия в СССР.

Материалы супругов Крогер тщательно изучал И. В. Курчатов и по ним выдвигал новые идеи в строительстве ядерных объектов, сокращая разрыв в научных разработках. По его объективной оценке, «вклад чекистов в создание собственной атомной бомбы составлял около 60 процентов, а остальные сорок процентов приходились на наших ученых». Главная часть из этой доли принадлежит супругам Крогер, награжденным за свой героический подвиг орденами Красного Знамени.

Несомненная заслуга в быстром создании в СССР ядерного оружия принадлежит и американским ученым, другой супружеской паре - Джулиусу и Этель Розенберг, которые оказали в этом своевременную и бескорыстную помощь советским ученым и тем самым спасли цивилизацию от ядерной катастрофы.

Как и многие граждане США, в годы войны они с большой симпатией относились к Советскому Союзу, испытывали благодарность к нему за неоценимый вклад в дело мира и победы над фашизмом. Они отдавали себе отчет в том, что несла народам мира монополия США на атомную бомбу. Трагедия Хиросимы и Нагасаки тревожила их. Они считали, что необходимо реальное противодействие, чтобы предотвратить дальнейшее неограниченное применение этого смертоносного оружия. Это и послужило главной причиной, по которой они передали материалы по важнейшим аспектам в области ядерных исследований. Они совершили величайший гражданский подвиг, выполнили патриотический долг перед человечеством и наукой.

Конечно, нельзя при этом принижать роль и усилия советских ученых в разработке и создании отечественных образцов ядерного оружия, но не следует умалять и отрицать значение той помощи, которую оказали супруги Розенберг.

Когда мир узнал, что секрета атомного оружия больше нет, американская администрация, специальные службы и научный мир были буквально шокированы и потрясены этой вестью. Они не могли поверить, что Советский Союз с его слабой экономикой и техническими возможностями смог в столь короткий срок осуществить неосуществимое. Естественно, встал вопрос, кто мог выдать секрет создания атомной бомбы.

Подозрения пали на супругов Розенберг. Было произведено расследование и объявлено о судебном процессе над ними как над людьми, предавшими интересы США и выдавшими секреты стратегического значения противнику. Суд над ними проходил при закрытых дверях и вынес им смертный приговор.

В то время весь мир, все люди прогрессивных взглядов, выдающиеся ученые выражали свои симпатии и сочувствие этой милой супружеской паре. Многие из них просили президента США помиловать супругов или смягчить им приговор. С подобной просьбой к Трумэну обратился тогда Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверник, но американская сторона осталась непреклонной. Супруги Розенберг были казнены на электрическом стуле.

До сих пор этот исторического значения факт остается в забвении, а пора бы его осветить и отдать должное героическому подвигу Джулиуса и Этель Розенберг. Хотелось бы, чтобы наше руководство увековечило их память и назвало их именами одну из улиц или площадей Москвы. Американцы, например, назвали площадь около советского посольства в Вашингтоне именем Сахарова. Почему бы и нам в таком случае не назвать площадь на Садовом кольце перед зданием посольства США в Москве или Большой Девятинский переулок площадью или улицей супругов Розенберг. Это напоминало бы советским людям об их бессмертном подвиге во имя мира и человечества.

У этого термина существуют и другие значения, см. Комитет государственной безопасности. Запрос «КГБ» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Проверить нейтральность. На странице обсуждения должн … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Министерство государственной безопасности. История советских органов госбезопасности ВЧК при … Википедия

КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СССР (КГБ) - одно из названий партийно государственного органа, выполнявшего задачи по защите коммунистического режима советской России (СССР) от внутренних и внешних врагов. В этих целях КГБ обеспечивал внутреннюю безопасность и осуществлял внешнюю разведку … Юридическая энциклопедия

В.И. Ленин, первый председатель Совнаркома СССР Председатель Совета Народных Комиссаров СССР (аббр.: офиц. председатель … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Комитет государственной безопасности. Комитет государственной безопасности РСФСР Страна … Википедия

Комиссар государственной безопасности 3 го ранга специальное звание высшего начальствующего состава в органах государственной безопасности СССР. Содержание 1 История 2 Знаки различия 3 Присвоения … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Комитет государственной безопасности. Комитет государственной безопасности Республики Беларусь … Википедия

Список лауреатов Содержание 1 1967 2 1968 3 1969 4 1970 5 1971 6 … Википедия

Алексеевский Евгений Евгеньевич (р. 1906), министр мелиорации и водного хозяйства СССР с 1965,Герой Социалистического Труда (1976). Член КПСС с 1925. С 1923 на комсомольской, партийной, с 1931 на государственной работе в Таджикской ССР, с … Большая советская энциклопедия

Служебный список статей, созданный для координации работ по развитию темы. Данное предупреждение не устанавл … Википедия

К 1964 году многие члены Президиума отошли от Хрущева. Карибский кризис однозначно рассматривался как позор для Советского Союза. После неурожая 1963 года Хрущев был вынужден использовать драгоценные валютные и золотые ресурсы на закупку зерна на Западе, и, практически впервые в истории, импорт зерна в Россию превысил экспорт. С тех пор одной из основных задач КГБ стало наблюдение за конъюнктурой на мировых рынках зерна.

Но главной причиной недовольства политикой Хрущева были постоянно предпринимаемые им реорганизации партийного и государственного аппарата, которые никак не могли устроить ни его коллег, ни многотысячную армию аппаратчиков. В числе самых активных заговорщиков, поддерживавших противников Хрущева в Президиуме, были Шелепин и его протеже Семичастный, который организовал подслушивание личных телефонных разговоров Хрущева. Сын Хрущева Сергей позднее сетовал: "До сего времени я привык, что КГБ и другие службы находятся в лагере союзников... И вдруг эта организация повернулась другой стороной.

Она уже не защищала, а выслеживала, знала каждый шаг. " С помощью КГБ заговорщикам в значительной мере удалось достигнуть эффекта внезапности. Когда осенью 1964 года Хрущев уезжал в отпуск на Черное море, его провожали, улыбающиеся коллеги. 13 октября его неожиданно вызвали в Москву на экстренное заседание Президиума. Вместо обычного эскорта в аэропорту его встречали только Семичастный и начальник управления охраны КГБ. По словам сына Хрущева, Семичастный явно нервничал. Он наклонился к Хрущеву и сообщил вполголоса: "Все собрались в Кремле. Ждут вас. " "Поехали!"- ответил Хрущев.

Семичастный позднее утверждал, что кое-кто из коллег Хрущева предлагал арестовать его, но Президиум отклонил это предложение. Вместо этого было решено при необходимости напомнить ему о той роли, которую он сыграл во время сталинских репрессий на Украине.

Другой заговорщик, Юрий Андропов, пояснил одному из членов Центрального Комитета: "Если Хрущев заартачится, мы покажем ему документы, где есть его подписи об арестах в 35-37-х годах."

Однако Хрущев быстро смирился с неизбежным. За то, что он ушел тихо и тем самым помог осуществить самый мирный переворот со времени революции, ему оставили квартиру на Ленинских горах, дачу и 500 рублей пенсии в месяц. "Уход" Хрущева объяснялся в советской прессе "преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья".

После этого он официально стал никем. В прессе его больше не упоминали до 1970 года, когда "Правда" поместила короткое сообщение о смерти Н. С. Хрущева, где он был назван просто "пенсионером". В награду за участие в смещении Хрущева и Шелепин, и Семичастный получили повышение по службе. Шелепин стал членом Президиума, минуя обычную ступеньку кандидата в члены, а Семичастный был кооптирован в члены Центрального Комитета.

Но в самом крупном выигрыше оказался преемник Хрущева на посту Первого секретаря Леонид Ильич Брежнев. Несмотря на то, что многие члены Президиума считали его назначение временным, Брежнев продержался у власти дольше всех остальных советских лидеров, за исключением Сталина. При Горбачеве годы правления Брежнева окрестили "эпохой застоя", но в середине шестидесятых консервативное большинство в партийном аппарате видело в них эпоху стабильности, пришедшую на смену непредсказуемым экспериментам и ведомственной чехарде десятилетия Хрущева. С 1956 по 1961 год Хрущев заменил более двух третей секретарей обкомов и половину ЦК.

Брежнев же придерживался принципа "кадровой стабильности", который, по сути, обеспечивал спокойную жизнь партийным функционерам. Но к началу семидесятых эпоха стабильности шестидесятых годов превратилась в эпоху геронтократии. С 1966 года, когда было восстановлено старое название Президиума - Политбюро, до смерти Брежнева в 1982 году, средний возраст членов Политбюро вырос с 56 до 68 лет. Даже те, кто уходил с руководящих партийных должностей, могли рассчитывать на не менее престижный пост в номенклатуре. К тому же за ними сохранялись их дачи, машины и другие привилегии.

Хотя реабилитация Сталина после ухода Хрущева носила лишь частичный характер, десталинизация резко закончилась. При активной поддержке Шелепина Семичастный начал наступление на советских диссидентов, которых оба считали частью задуманного Западом плана "идеологической диверсии".

Среди советской интеллигенции Семичастный уже приобрел дурную славу после того, как он сказал о Борисе Пастернаке, опубликовавшем в 1958 году своего "Доктора Живаго" на Западе: "Даже свинья никогда не гадит там, где кушает". В сентябре 1965 года по приказу Семичастного были арестованы Андрей Синявский и Юлий Даниэль - два писателя, принявших участие в похоронах Пастернака в 1960 году, которые, как и он, осмелились опубликовать свои "подрывные" произведения на Западе. На показательном процессе в феврале 1966 года, стенограмма которого оказалась слишком скандальной для публикации, Синявский был приговорен к семи, а Даниэль - к пяти годам лагерей за "антисоветскую пропаганду". Говорят, Семичастный даже заявил что собирается арестовать тысячу интеллигентов, чтоб другим неповадно было. Опасения Александра Солженицына, может, слегка и преувеличенные, точно отражают "мрачные веяния" того времени. "Можно почти с полной уверенностью сказать, что планировался резкий поворот назад, к Сталину с "Железным Шуриком" Шелепиным во главе, "- писал он позже.

Но дни Шелепина и Семичастного были сочтены. Далеко идущие амбиции Шелепина в сочетании с властью секретаря ЦК, ответственного за "органы контроля", плюс еще тот факт, что его протеже Семичастный возглавлял КГБ, внушали опасения не только Брежневу, но и многим членам Политбюро.

Как это ни странно, первопричиной падения Семичастного явилась дочь Сталина Светлана Аллилуева, которой в конце 1966-го было разрешено выехать из страны на похороны ее третьего мужа, индийского коммуниста. Светлана Аллилуева уехала и больше не вернулась. После того, как советское руководство возложило на него ответственность за бегство Светланы, Семичастный совершил еще одну ошибку, приказав осуществить нелепый план похищения, который вместо того, чтобы помочь заполучить Светлану обратно в Россию, привел к разоблачению громилы из КГБ - Василия Федоровича Санько, которого послали в Нью-Йорк, чтобы выследить Аллилуеву.

За тринадцать лет до этого Санько предпринял неудачную попытку впихнуть в самолет и доставить обратно в СССР Евдокию Петрову после того, как ее муж остался в Австралии. Когда в марте 1967 года впервые прозвучало предложение об отстранении Семичастного от должности, Шелепину удалось отстоять своего друга. Но в мае этот вопрос был вновь вынесен на рассмотрение Политбюро, пока Шелепин лежал в больнице, где ему делали срочную операцию аппендицита.

На сей раз Брежнев успешно решил эту проблему, приняв необходимые меры заблаговременно. С. Соколов, которого пригласили на встречу с членами Политбюро, чтобы сообщить о решении "освободить Семичастного от занимаемой должности" (обычная формулировка того времени), позже вспоминал: "Никакого обсуждения не было... Брежнев только сказал другим членам Политбюро: "В обсуждении необходимости нет, нет такой необходимости. " В соответствии с брежневской политикой утешительных призов, которые раздавались высшим чинам номенклатуры, Семичастного задвинули на должность заместителя Председателя Совета Министров Украины, ответственного за физкультуру и спорт. Вернувшись в июне из больницы, Шелепин узнал, что и его понизили в должности, переведя с влиятельного поста секретаря ЦК, ответственного за органы контроля (в том числе и КГБ), на должность председателя Всесоюзного Центрального Совета Профсоюзов.

Заняв свой новый просторный кабинет, Шелепин обнаружил, что у его предшественника Виктора Гришина в соседней комнате был "специально оборудованный массажный кабинет", как его культурно назвал Жорес Медведев. Шелепин был до глубины души возмущен, что, несмотря на свои прелюбодеяния в рабочее время, Гришин был с повышением переведен на должность первого секретаря Московского горкома партии, и начал распространять о нем всякого рода истории. "Брежнев был терпим в таких вопросах, если провинившийся был предан ему лично."

Больше всех выиграл от устранения от дел Шелепина и снятия Семичастного Юрий Андропов, ставший новым председателем КГБ. Два протеже Брежнева - Семен Константинович Цвигун и Виктор Михайлович Чебриков (будущий председатель КГБ) - были назначены зампредами. Главная цель назначения Андропова заключалась в том, чтобы "приблизить КГБ к ЦК".

Со времени возвращения из Будапешта в 1957 году Андропов возглавлял отдел ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями соцстран. Он стал первым партийным чиновником, возглавившим КГБ, и первым председателем КГБ со времен Берии, входившим с состав Политбюро сначала как кандидат в члены, а с 1973 года как полноправный член Политбюро. Считалось, что назначение Андропова "ознаменовало завершение эволюции, продолжавшейся со смерти Сталина, - сближения партии и КГБ до такой степени, когда они действовали почти как две ветви одной и той же организации. " Но, хотя руководство партии добилось поставленной Брежневым задачи и установило надежное господство над КГБ, ему пришлось во многом принять "его мировоззрение". Андропову было суждено дольше всех своих предшественников проработать в должности председателя КГБ и добиться самых выдающихся политических успехов: в 1982 году он сменил Брежнева на посту Генерального секретаря.

Испытание для Андропова

Первым серьезным испытанием для Андропова на посту председателя КГБ стали события в Чехословакии. Зять Хрущева Алексей Аджубей, хотя и восхищался тем, как Андропов действовал во время Венгерской революции 1956 года, отметил, что события тех лет "наложили жестокий след на его воззрения" по поводу Восточной Европы.

И все же годы, проведенные в Будапеште и та роль, которую сыграл "доморощенный сталинист" Ракоши в венгерских событиях, буквально спровоцировав революцию, убедили Андропова в необходимости гибкого подхода. Гордиевскому рассказывали, что вскоре после приезда в Москву Андропов заявил в Первом главном управлении: "Только гибкость позволит нам избежать повторения 1956 года. " К тому же заключению пришел в свое время и Хрущев, распорядившись, чтобы больше внимания уделялось национальным чувствам народов стран народной демократии. Он запретил КГБ шпионить в Восточной Европе и приказал работать в контакте с местными службами разведки и безопасности вместо того, чтобы пытаться диктовать им. В середине шестидесятых более мягкая политика в отношении стран советского блока, похоже, начала приносить свои плоды.

Руководитель Венгерской компартии Янош Кадар, пришедший к власти после революции 1956 года, пользовался в Центре хорошей репутацией, постоянно заверяя Москву в том, что его режим стабилен, а экономические реформы не носят подрывного характера. Он пользовался поддержкой АВХ и молодых выдвиженцев из Венгерской социалистической рабочей партии, которые верили, что чего-то можно добиться и при существующей системе. Озабоченность Центра в связи с процессами в Восточной Европе, после того как Андропов стал председателем, в основном касалась Румынии. Георге Георгиу-Деж, генеральный секретарь ЦК Румынской компартии с 1944 года по 1954 год, готовился в тридцатые годы как агент НКВД. Главный советник КГБ в Бухаресте с 1949 по 1953 год Александр Сахаровский отмечал его рвение в ликвидации агентов титоизма и сионизма. Однако став начальником ПГУ, Сахаровский был не очень доволен националистическими тенденциями преемника Георгиу-Дежа Николае Чаушеску. Как и многие другие советские должностные лица, связанные с Восточной Европой, он критиковал решение Хрущева вывести советские войска из Румынии в 1958 году, считая его серьезным просчетом. Как ни странно, гораздо меньше беспокойства вызывала Чехословакия.

Старый специалист Центра по Чехословакии Анатолий Александрович Русаков позже рассказывал Гордиевскому, что в 1956 году ряд аналитиков ПГУ предсказали, что через несколько лет Прага последует контрреволюционному примеру Будапешта. Но когда предсказания не сбылись и Чехословакия стала весьма процветающей страной по стандартам советского блока, Центр успокоился, поверив в иллюзию безопасности. Когда в январе 1968 года на смену стареющему неосталинистскому Первому секретарю ЦК Чехословацкой компартии Антонину Новотному пришел сорокашестилетний Александр Дубчек, реакция в Центре и Кремле поначалу была положительной. В КГБ Дубчека называли "наш Саша".

Когда в Чехословакии начались реформы, Одиннадцатый (восточноевропейский) отдел ПГУ сначала решил, что "нашим Сашей" хитро манипулируют "буржуазные элементы" в Чехословацкой компартии, но увидев, что Дубчек - одна из движущих сил "Пражской весны", и Кремль, и Центр почувствовали, что дело пахнет изменой. Очевидец, присутствовавший при разговоре Брежнева с Дубчеком после ввода советских войск в Чехословакию в августе, так описывал эту встречу: "Ведь я же тебе с самого начала хотел помочь в борьбе с Новотным, - сказал Брежнев Дубчеку. - Я верил тебе, защищал тебя, - корил он Дубчека. - Я говорил, что наш Саша - хороший товарищ. А ты нас так страшно подвел!" При этом голос Брежнева дрожал и прерывался: казалось, он вот-вот заплачет."

В отличие от Надя в 1956 году, Дубчек дал ясно понять, что его правительство не собирается выходить из Организации Варшавского Договора или отказываться от социализма, но, как совершенно правильно рассчитала Москва, "социализм с человеческим лицом", за который ратовала Прага, рано или поздно нанесет непоправимый ущерб руководящей роли Коммунистической партии. Первым крупным последствием "Пражской весны" в Московском центре стало снятие запрета на шпионскую деятельность КГБ в странах народной демократии. Главный советник КГБ в Праге генерал Котов получил от реакционно настроенного главы СТБ Йозефа Хоуски фотокопии личных дел всех его офицеров.

Прогрессивный министр внутренних дел генерал Йозеф Павел был в "черном списке" КГБ, но комитету удалось завербовать его заместителя Вильяма Шалговича. В течение какого-то периода во время "Пражской весны" Шалгович жил на вилле Хоуски и мог регулярно встречаться с сотрудниками КГБ, не привлекая внимания сторонников Дубчека из Министерства внутренних дел. Ян Бокр, высокий чин в Министерстве внутренних дел, также завербованный КГБ, предоставил КГБ возможность прослушивать телефонные разговоры в министерстве. Прослушивающая аппаратура была установлена также в домах ведущих реформаторов. Полученные таким образом сведения были использованы после вторжения войск Варшавского Договора для того, чтобы арестовать сотрудников СТБ и других граждан, преданных режиму Дубчека.

Центр также направил в Чехословакию под видом западных туристов около тридцати нелегалов, проживающих на Западе. Среди них был и брат Гордиевского - Васильке Антонович Гордиевский, разъезжавший с западногерманским паспортом. Чехословацкие "революционеры", как полагал Центр, будут более откровенны насчет своих подрывных планов с теми, кого они принимают за выходцев с Запада, чем со своими соседями по Восточной Европе. Кроме того, дешифровальщики из Восьмого управления поставляли непрерывным потоком данные, полученные при расшифровке чехословацкой дипломатической корреспонденции.

Как часто бывало и раньше, успехи КГБ в сборе информации не подкреплялись должным анализом полученных данных. Из-за своих идеологических шор Центр представлял оппозицию не иначе, как воплощение заговоров и путчей. А за всеми заговорами в Восточной Европе, реальными и воображаемыми, Центру мерещилась рука Запада вообще и западных разведслужб, в частности.

По мнению Центра, западная разведка вновь прибегла к помощи сионистских агентов. Агентам КГБ в Министерстве внутренних дел Чехословакии было приказано докладывать обо всех сотрудниках еврейского происхождения. Прекрасно сознавая, что основная масса представленных общественности свидетельств западного заговора была сфабрикована, КГБ в то же время ни на секунду не сомневался в том, что заговор реально существует. Вновь Центр отвергал все данные, которые не вписывались в его теорию заговора.

Часть самой важной информации такого рода поступала во время "Пражской весны" из Вашингтона, где энергичному тридцатичетырехлетнему начальнику линии КР (внешняя разведка) Олегу Даниловичу Калугину удалось получить доступ к "абсолютно надежным документам", которые подтверждали, что никакого участия ни ЦРУ, ни другие американские ведомства в подготовке чехословацких событий не принимали. Более того, он сообщал, что "Пражская весна" застигла Вашингтон врасплох. Успешная деятельность Калугина в США положила начало его стремительному росту по службе, и шесть лет спустя он стал самым молодым генералом в ПГУ. Но в 1968 году от его донесений попросту отмахнулись. По возвращении в Москву Калугин "был шокирован", узнав, что Центр приказал "никому не показывать мои послания и уничтожить их". Вместо того, чтобы дать ход информации Калугина, "КГБ нагнетал страхи, распространяя слухи, что Чехословакия может стать жертвой агрессии НАТО или переворота." Несмотря на то, что Андропов был человеком незаурядным, он, как и все его предшественники, был приверженцем теории заговора.

Выступая в октябре 1968 года, то есть через два месяца после ввода советских войск, перед комсомольцами КГБ, он сказал, что "изменение соотношения сил в пользу социализма" неизбежно ведет к попыткам Запада подорвать его успех: "Враг оказывает прямую и косвенную поддержку контрреволюционным элементам, предпринимает идеологические диверсии, создает всевозможные антисоциалистические, антисоветские и другие враждебно настроенные организации, раздувает пожар национализма. Яркое тому подтверждение события в Чехословакии, где трудящиеся при братской международной поддержке стран социалистического содружества решительно пресекли попытку контрреволюционеров свернуть Чехословакию с социалистического пути".

Тот факт, что западные разведслужбы следили за ходом реформ в Чехословакии, Андропов интерпретировал как доказательство их роли в содействии событиям "Пражской весны". 19 июля "Правда" опубликовала выдержки из плана осуществления "идеологических диверсий" в Чехословакии, якобы разработанного в ЦРУ, в качестве прелюдии к "освобождению Восточной Германии и Чехословакии". Особо подчеркивалось предполагаемое "внедрение в органы государственной безопасности, военную разведку и контрразведку Чехословакии". Хотя сам план был сфабрикован Отделом А ПГУ (ответственным за "активные меры"), тревога Центра по поводу влияния "Пражской весны" на СТБ и его связи с КГБ была неподдельной.

В июне министр внутренних дел Павел провел чистку СТБ и заменил Хоуску на сторонника Дубчека. В следующем месяце Павел публично заявил, что к его ведомству прикомандировано шесть офицеров связи КГБ. Если бы "Пражская весна" продолжалась, их дни были бы, несомненно, сочтены. Одновременно в серии статей Карела Каплана, главного эксперта официальной комиссии Пиллера, занимавшейся расследованием политических процессов пятидесятых годов, сообщалось, что "советники" КГБ во время процессов действовали независимо от чехословацких властей.

Поговаривали, что Пиллер предупредил партийное руководство, что в докладе его комиссии будут содержаться настолько "шокирующие факты, что их обнародование может серьезно пошатнуть авторитет партии и кое-кого из ее высшего руководства". Хотя публикация доклада была отложена, полагают, что руководство Дубчека, в принципе, согласилось с рекомендацией комиссии о роспуске политической полиции. Премьер-министр Чехословакии Ольдржих Черник позднее утверждал, что опасения Москвы по поводу сокращения партийного влияния в органах госбезопасности и вооруженных силах, которые усугублялись паническими донесениями советских советников, были "последней каплей, переполнившей чашу терпения."

Андропов, видимо, не входил в узкий круг из пяти членов Политбюро (Брежнев, Косыгин, Подгорный, Суслов и Шелест), которые принимали самые важные решения в ходе чехословацкого кризиса. Но, несмотря на это, панические оценки КГБ сыграли немалую роль. Косыгин и Суслов призывали к осторожности. Шелест, пожалуй, раньше других выступил за вооруженное вмешательство. Что же касается Брежнева, то он присоединился к мнению большинства.

Предостережения Андропова о быстром развитии крупномасштабного империалистического заговора, направленного на подрыв партийного руководства чехословацкими структурами госбезопасности, оказало, по крайней мере, какое-то влияние на окончательное решение вопроса, в ходе которого предпочтение было отдано вторжению, а не менее насильственным мерам принуждения. Громыко продолжал утверждать до самой смерти в 1989 году, когда ОВД наконец принесла извинения за вторжение, что "конечно, враги новой (т. е. коммунистической) Чехословакии получали помощь извне так же, как это было в Венгрии в 1956 году".

В свои мемуары он включил самые невероятные подробности подготовки к якобы запланированному государственному перевороту, которые он, вероятно, почерпнул из панических разведдонесений в 1968 году: "В определенные часы, главным образом, ночью изменялись номера домов, а иногда и названия улиц. Это свидетельствовало о том, что враги новой Чехословакии готовились тщательно и заблаговременно." КГБ слишком оптимистично оценивал силы Чехословацкой компартии и ошибочно полагал, что рабочий класс поддержит смену руководства Дубчека. Эти оценки, пожалуй, даже больше, чем панические донесения о заговоре при поддержке Запада, оказали влияние на принятие решения о вводе войск.

КГБ также сфабриковал многие свидетельства, указывающие на наличие империалистического заговора, которые позже были использованы для оправдания вторжения. Тридцать с лишним нелегалов КГБ, действуя под видом западных туристов, расклеивали подстрекательские воззвания и лозунги, призывающие к свержению коммунизма и выходу из ОВД. Брат Гордиевского также рассказывал ему, что КГБ был причастен к созданию и обнаружению тайников с оружием, которые "Правда" поспешила приобщить к списку свидетельств подготовки к вооруженному восстанию судетских реваншистов.

Орган восточногерманской партии газета "Нойес Дойчланд" пошла еще дальше и поместила фотографии американских солдат и танков в Чехословакии. Фотографии были взяты (хотя восточногерманская пресса так в этом и не призналась) из американского фильма о войне, который снимался в Богемии при участии чешских солдат, одетых в американскую форму образца 1945 года, и танков с американскими опознавательными знаками, которые были предоставлены за валюту чехословацкой армией. По словам старого эксперта ПГУ по Чехословакии Анатолия Русакова, который в 1968 году находился в Праге, у него и советников КГБ были серьезные возражения против провокаций, осуществлявшихся по приказу Центра, поскольку они считали, что риск, связанный с раскрытием этих действий, слишком велик. Брат Гордиевского тоже переживал из-за этих провокаций, осуществление которых КГБ поручил ему и другим нелегалам.

Время вторжения Советской Армии при поддержке воинских контингентов других стран ОВД в ночь с 20 на 21 августа 1968 года было продиктованно желанием упредить созыв сентябрьского съезда партии, который, по советским оценкам, мог привести к непоправимой демократизации чехословацкого коммунизма.

Как раз накануне ввода войск Центру стало известно, что дочь Василя Биляка, одного из представителей консервативного меньшинства в чехословацком Президиуме, которого прочили на место Дубчека, учится в Англии. Центр срочно приказал своему резиденту в Лондоне Юрию Николаевичу Воронину разыскать девушку и уговорить ее вернуться на родину. Когда началось вторжение, дочь Биляка была уже в Чехословакии. Основные военные цели вторжения были достигнуты уже через сутки. Начиная с 11 часов вечера во вторник 20 августа, части советской 24-й воздушной армии взяли под контроль основные аэропорты Чехословакии и координировали действия сотен транспортных самолетов "Ан", которые перевозили войска и танки.

Одновременно советские войска и силы Варшавского Договора пересекли границу Чехословакии на севере, востоке и юге и перекрыли границу с Западной Германией. К утру 21 августа, в среду, части чехословацкой армии, которые и не пытались оказать организованного сопротивления, были нейтрализованы, и вся сеть дорог и коммуникаций оказалась под контролем советских войск. Дубчек и большинство ведущих реформаторов из состава чехословацкого Президиума были арестованы группой СТБ и КГБ под командой полковника Богумила Молнара. Их вывезли из страны через советскую границу и заперли в казармах КГБ в Карпатах. Агент КГБ Йозеф Хоуска был быстро восстановлен в должности начальника СТБ.

Непосредственно во время вторжения КГБ действовал хуже, чем Советская Армия. Регулярные части сопровождали вооруженные отряды КГБ, в задачу которых входило проведение операций по типу "Смерш" с целью выявления и нейтрализации членов контрреволюционной оппозиции. Эти подразделения были подготовлены плохо и действовали соответственно.

Солдаты Советской Армии, которым сказали, что народ Чехословакии попросил о братской помощи, страшно удивлялись, когда люди взбирались на танки, говорили им, что их сюда никто не звал, и уговаривали их вернуться домой.

В течение нескольких дней подпольные радиостанции продолжали выступать с осуждением вторжения. 22 августа прошла часовая всеобщая забастовка, которая сопровождалась массовыми, главным образом, мирными демонстрациями по всей Чехословакии. Самая серьезная ошибка КГБ и советского посла в Праге Степана Васильевича Червоненко заключалась в переоценке потенциальной поддержки интервенции как внутри Чехословацкой компартии, так и среди рабочего класса. Их ошибки отчасти объяснялись традиционной неспособностью большевиков осознать реальность оппозиции рабочего класса большевистскому режиму, а также призывами о помощи, которые исходили от Биляка и других консерваторов, понимавших, что без советского вмешательства их политическая карьера скоро закончится.

Советское Политбюро приняло решение о вводе войск в надежде, что этой мере будет моментально придана законность, после того, как большинство в чехословацком Президиуме срочно обратится с призывом о "братской помощи" в борьбе с контрреволюцией. После этого, как предполагалось, будет сформировано новое революционное рабоче-крестьянское правительство, которое очистит страну от сторонников "Пражской весны". Но попытка реакционных сил заручиться поддержкой Президиума, чтобы обратиться за помощью, с треском провалилась, и никакого правительства предателей сформировано не было. Не найдя "чехословацкого Кадара", Политбюро было вынуждено срочно менять курс. Поздно вечером 22 августа Политбюро пришло к выводу, что ему ничего не остается, как начать переговоры с действующим партийным руководством.

Посте переговоров в Москве Дубчеку и его реформаторам было разрешено вернуться в Прагу, но с условием, что они "нормализуют ситуацию" так, чтобы это устраивало Кремль. В октябре Дубчека снова вызвали в Москву на подписание договора, который должен был разрешить постоянное присутствие в Чехословакии советских войск как гаранта против якобы "растущих реваншистских амбиций милитаристских кругов в Западной Германии".

После того, как в апреле 1969 года Дубчека на посту Первого секретаря сменил хитрый карьерист Густав Гусак, на смену "Пражской весны" пришла долгая советская зима, которая длилась двадцать лет. Озабоченность КГБ по поводу "Пражской весны" была вызвана еще и тем, что в ее поддержку выступил Андрей Сахаров и другие представители советской интеллигенции. На Красной площади состоялась небольшая, но беспрецедентная демонстрация протеста против ввода советских войск. Правда, она была быстро разогнана силами КГБ. Александр Солженицын позднее сказал, что те два дня "имели для меня огромное значение": "В те два дня я вновь выбирал свою судьбу. Сердце мое хотело одного написать что-нибудь короткое, вариацию на знаменитую фразу Герцена: "Мне стыдно, что я советский!"

В течение недель и месяцев после советского вторжения Гордиевский тоже "выбирал свою судьбу". Теперь он уже не сомневался, что советское однопартийное государство было по природе своей душителем человеческих свобод. На протяжении последующих лет он много думал о том, какой личный вклад может внести в борьбу за демократию.

Летом 1968 года мало кто из советской интеллигенции открыто выступал в поддержку "Пражской весны", но степень сочувствия чехословацкому движению не давала покоя ни КГБ, ни партийному аппарату. Газете "Советская культура" потребовался месяц, чтобы найти семь заслуженных деятелей искусств, которые бы подписались под статьей, которая осуждала "2000 слов" Людвика Вацулика, один из самых ярких радикальных манифестов "Пражской весны", опубликованный в июне 1968 года.

В июле Отдел пропаганды ЦК издал директиву, в которой подчеркивалась острая необходимость воспитания "советской интеллигенции в духе идейной убежденности". По словам Алексея Аджубея, Андропов "никогда не предавался паническим и тем более паникерским настроениям. Но... он считал, что нельзя быть благодушным, когда "разбалтываются" идеологические устои, резко говорил о многих писателях, актерах и режиссерах."

Всевозможные истории, распространяемые КГБ среди иностранных журналистов, постеленно создали образ Андропова, рассчитанный исключительно на западное потребление. В этом образе, по словам журналов "Тайм" и "Ньюсуик", Андропов представал как "скрытый либерал", который "хорошо владеет английским", "собирает записи известных ансамблей", "читает на досуге американские романы" и "старается по-дружески беседовать с протестующими диссидентами".

Однако отличительной чертой Андропова было не сочувственное отношение к диссидентам, а более утонченные методы подавления инакомыслия. После "Пражской весны" он создал новое Пятое управление, которое изучало все проявления инакомыслия и вело с ними борьбу. Специализированные отделы этого управления занимались слежкой за представителями интеллигенции, студентами, националистами из национальных меньшинств, верующими и евреями.

Вместо того, чтобы судить их по состряпанным обвинениям на показательных процессах, как, например, Синявского и Даниэля, диссидентов отправляли в психиатрические лечебницы, где послушные Пятому управлению психиатры, такие, как доктор Д. Р. Лунц из Московского института судебной психиатрии им Сербского, определяли, что у них "вялотекущая шизофрения" или "мания реформаторства".

Признанных душевнобольными диссидентов лишали остатков их гражданских прав и накачивали самыми разными лекарствами, которые им прописывали Лунц и его коллеги. Такое использование психиатрии основывалось не просто на целесообразности, а на убежденности, порожденной однопартийным Советским государством, что единственно правильные ценности - это ценности партии. А те, кто не принимает эти ценности, - "психи ненормальные", которых надо "перевоспитывать", как выразился Виталий Федорчук, сменивший Андропова на посту председателя КГБ. Во избежание международного осуждения за признание душевнобольными таких известных на Западе людей, как Александр Солженицын, некоторых из наиболее видных диссидентов просто вынудили покинуть страну.

Шок, вызванный "Пражской весной", продолжал сказываться на политике Кремля и КГБ в Восточной Европе на протяжении последующих двадцати лет. Впервые ограничения суверенитета стран народной демократии были официально закреплены в сентябре 1968 года в "доктрине Брежнева". В этом документе утверждалось, что каждый народ имеет право идти "к социализму своим путем", но политика его "не должна наносить ущерб социализму ни в его собственной стране, ни коренным интересам других социалистических стран или международного рабочего движения, борющегося за социализм".

Если такой "ущерб" будет иметь место в любой стране народной демократии, в доктрине недвусмысленно подчеркивалось, что в этом случае "интернациональным долгом" других социалистических стран во главе с Советским Союзом будет "решительное противодействие антисоциалистическим силам", как это было в Чехословакии. Изо всех сил стараясь восстановить свою пошатнувшуюся репутацию в Москве, СТБ буквально сразу же после ввода советских войск провела энергичные чистки чехословацких "антисоциалистических сил" в тесном содружестве с офицерами связи КГБ.

Каждого из полутора миллионов членов партии допросили, чем он занимался во время "Пражской весны". Примерно треть из них были исключены из партии или вышли из нее по собственному желанию. Такие же чистки проходили и в университетах, среди сотрудников средств массовой информации и представителей других свободных профессий. Организации, наиболее тесно связанные с "Пражской весной", например, Союз писателей и институт философии Академии наук, были закрыты или вошли в состав более благонадежных организаций. И все же Московский центр не успокаивался.

После подробного анализа событий "Пражской весны", проведенного Одиннадцатым (соцстраны) отделом ПГУ, был сделан вывод, что выступление Густава Гусака и президента Людвика Свободы того периода как-то не очень вязались с их поздними заверениями в идейной благонадежности. Самым главным из скрытых сторонников Дубчека, которым как-то удалось сохранить свои посты, считался Любомир Штроугал, ставший премьер-министром в январе 1970 года. В Москве бы предпочли, чтобы Первым секретарем вместо Гусака стал Василь Биляк или такой же реакционер Алоис Индра, но оба были настолько непопулярны в народе, что их назначение было бы связано с серьезным политическим риском.

"Измена" Дубчека ("нашего Саши") в 1968 году вслед за "изменами" Тито, Надя, Мао Цзэдуна, Ходжи (который снюхался с Мао) и других коммунистических лидеров зарубежья способствовала тому, что у Кремля и Московского центра сложилось стойкое предубеждение против Восточной Европы. К семидесятым годам Центр делил восточноевропейских лидеров на пять категорий: "националисты", недостаточно осознающие свой интернациональный долг; "ревизионисты", подспудно тяготеющие к Западу; "непредсказуемые", которые, с одной стороны, лояльно настроены по отношению к советскому режиму, а с другой заигрывают с Западом; просоветские, но неэффективные; и, наконец, просоветские и эффективные, но не пользующиеся достаточной поддержкой у себя в стране. Даже при Брежневе Гордиевский слышал и в Центре, и в резидентурах КГБ сделанные в порыве откровения признания, что "в душе они все равно будут антисоветски настроенными, ненадежными и дорогостоящими союзниками. Было бы лучше распрощаться с большинством из них." При Брежневе такая политика никогда не считалась реальной, даже теми, кто втайне поддерживал ее, но все же разочарование в Восточной Европе стало в конечном итоге одной из причин, заставивших Кремль в 1989 году отказаться от "доктрины Брежнева", провозглашенной в 1968 году.

Озабоченность Кремля и КГБ вызывала Китайская Народная Республика

Из всех коммунистических государств самую серьезную и постоянную озабоченность Кремля и КГБ вызывала Китайская Народная Республика (КНР). Когда в 1960 году Хрущев отозвал из КНР тысячи советских советников, уехали и советники КГБ, после чего осталась лишь небольшая резидентура в Пекине. В последующие несколько лет многие специалисты по Китаю в Министерстве иностранных дел и КГБ отчаянно пытались перейти на другую работу, полагая, что если они останутся известными как китаисты, это помешает их карьере.

Сначала взаимные нападки СССР и КНР шли через третьи страны: Москва поносила албанских догматиков, а Пекин выступал с осуждением югославских ревизионистов. Затем, в 1964 году, когда Китай как раз испытывал свою первую атомную бомбу, конфликт перешел в открытую фазу. Хотя большинство коммунистических партий мира оставались на просоветских позициях, многие партии в Азии встали на сторону Китая. К середине шестидесятых годов Китай стал представлять серьезную проблему для КГБ. Китаисты, которые ранее отошли от китайских дел, вернулись к своей прежней специальности. В КГБ были набраны новые специалисты по Китаю, а в Пекине была создана мощная резидентура.

Начавшаяся в 1966 году культурная революция (официально "полномасштабная революция за создание культуры рабочего класса"), еще более повысила приоритетность информации о Китае. Пытаясь неординарными методами переделать китайское общество на утопический революционный манер, Мао Цзэдун развязал кампанию всеобщего террора.

Миллионы хунвэйбинов (красных охранников) призывались повсеместно искоренять буржуазные и ревизионистские тенденции. Кремлевское руководство поносилось как "величайшие в истории изменники и ренегаты". Как и за тридцать лет до этого, во время "Великого Террора" в Советском Союзе, большинство врагов народа, которых разоблачали и преследовали хунвэйбины, были виновны лишь в воображаемых преступлениях. Как и в сталинской России, кровопролитие сопровождалось поголовным поклонением "императору". Мао повсеместно провозглашался "Великим Кормчим" и "Краснейшим из Красных Солнц в наших сердцах". Каждый день начинался с исполнения "танца верности". "Сначала прикладываешь руку ко лбу, потом к сердцу и танцуешь джигу в знак того, что твое сердце и разум переполняет безграничная любовь к Председателю Мао, "- вспоминал потом один из членов партии.

Враждующие группировки - одна хлеще другой - терроризировали воображаемых врагов "Великого Кормчего", причем члены каждой из них пытались доказать, что они более истые маоисты, чем другие. Сбор информации в Китае оказался для КГБ более сложной и опасной задачей, чем в какой-либо другой стране мира. Расшифровка дипломатической корреспонденции не давала достаточного представления о ходе революции.

Вербовка агентуры среди китайских должностных лиц оказалась практически невозможной. Контакт с ними был минимальный и тщательно контролировался. Из-за шпиономании и ксенофобии хунвэйбинов даже дипломатам было трудно передвигаться по Пекину. Тех, у кого были заграничные книги, заставляли ползать на коленях в знак раскаяния, а тех, кого заставали за слушанием передач иностранных радиостанций, сажали в тюрьму. Как признавалось потом в официальном китайском докладе, "владение иностранным языком или посещение в прошлом зарубежной страны становилось свидетельством того, что человек был "тайным агентом" этой страны."

Улица, ведущая к осажденному советскому посольству, была переименована в Антиревизионистский переулок. Членов семей советских дипломатов и сотрудников КГБ буквально избивали в пекинском аэропорту, когда они выезжали из страны в 1967 году. Самые ценные сведения, поступавшие в Москву непосредственно с места событий, добывались сотрудниками КГБ монгольского и среднеазиатского происхождения, которые в соответствующей одежде вполне могли сойти за китайцев. Их скрытно вывозили из советского посольского городка с наступлением темноты в багажниках дипломатических машин и высаживали где-нибудь в безлюдном месте.

Потом они смешивались с многолюдными толпами китайцев, бродили по городу, увешанному лозунгами, читали ежедневные дацзыбао (листовки), покупали "маленькие газеты", в которых печатались новости из Шанхая, Чунцина и Синьцзяна. Еще больше нелегалов КГБ (также в основном монгольского и среднеазиатского происхождения) забрасывалось через китайскую границу с баз в Алма-Ате, Иркутске и Хабаровске. Но ни один из этих агентов не имел доступа к источникам, которые могли бы дать представление о выработке политики на высшем уровне.

Тс немногочисленные данные, которые сотрудникам КГБ каким-то образом удавалось добыть во время культурной революции, помогали воспроизвести общую картину положения в стране, которая погружалась во мрак хаоса и террора. Пожилые китайские рабочие иногда стеснялись выставлять свои писания, где они рассказывали о проблемах на местах, на всеобщее обозрение в стране, где высоко ценится искусство каллиграфии. Поэтому они часто клали бумагу и тушь прямо на землю, садились рядом, смотрели на чистый лист бумаги, и когда вокруг них собиралась толпа, начинали сбивчиво и путано излагать какую-нибудь местную проблему.

Но в большинстве дацзыбао поднимались проблемы общенациональной важности. В конце 1967 года начали появляться дацзыбао, направленные против главы государства Лю Шаоци. После того, как в следующем году его посадили, более 22. 000 человек были арестованы за то, что якобы сочувствовали ему. Даже мусорщика, которого когда-то сфотографировали на конференции ударников труда, где его поздравлял Лю, провели по улицам с плакатом на шее и издевались над ним до тех пор, пока он не потерял рассудок.

Появились и дацзыбао, призывающие сжечь заживо премьер-министра Чжоу Эньлая (даже после того, как он публично осудил Лю как "ренегата, изменника и негодяя"), но эти дацзыбао потом быстро заклеили новыми. Действуя по принципу "дети революционеров - герои, дети реакционеров слизняки", хунвэйбины убили одного из сыновей Лю, бросив его под поезд. Дэн Сяопин, генеральный секретарь партии и "второе лицо в руководстве, которое стало на путь капитализма", был направлен заниматься физическим трудом в провинции, но его оставили в живых (возможно, по личному указанию Мао).

Его старшего сына Дэн Пуфана, студента-физика, выбросили из окна второго этажа Пекинского университета. Никто из студентов не осмелился прийти ему на помощь, ни один врач не захотел оперировать его. Нижняя часть его тела так и осталась парализованной. Зверства культурной революции шокировали даже чекистов, прошедших Вторую мировую войну и переживших ГУЛАГ. Хунвэйбины во Внутренней Монголии, такие же жестокие, как большинство красных охранников по всей стране, применяли семьдесят пять различных пыток, каждая из которых имела свое название.

Диссидентам, которые, как предполагалось, могли выкрикивать подстрекательские лозунги, обычно накануне казни перерезали трахею и вставляли в горло через открытую рану стальные трубки, чтобы они могли дышать, но не говорить по дороге к месту казни. Предположительно, во время культурной революции было репрессировано примерно тридцать миллионов китайцев и примерно миллион был убит (гораздо меньше, чем во время сталинского "Великого Террора").

Главный специалист по Китаю в Московском центре генерал Михаил Михайлович Турчак, который позже стал резидентом в Пекине и проработал там с 1976 по 1981 год, рассказывал Гордиевскому, что во время культурной революции КГБ поставлял Кремлю больше важной информации (как по качеству, так и по количеству), чем МИД. Но, черпая информацию, главным образом, из многочисленных донесении о хаосе и зверствах, поступавших из резидентуры КГБ и от нелегалов, которые не имели доступа к высокопоставленным партийным чиновникам, Центр сделал ошибочные выводы.

Он оценил культурную революцию не как предсмертные судороги однопартийного коммунистического государства, которое, несмотря на свою ужасающую жестокость, унесло все же меньше человеческих жизней, чем сталинский террор, а как чисто китайское проявление кровожадного восточного варварства. Еретический режим Мао, по предсказаниям Первого главного управления, должен был выродиться в агрессивную азиатскую тиранию, которая претендовала бы на крупные территории, отошедшие к царской России по условиям неравноправных договоров XIX века. Пограничные стычки в Средней Азии и на острове Даманский в марте и августе 1969 года доказали, что КГБ не ошибся в своих прогнозах, и предвидели гораздо более серьезный советско-китайский конфликт.

Особую тревогу внушало то обстоятельство, что через несколько лет население Китая должно было достичь одного миллиарда человек и править ими будет режим, нисколько не заботящийся о человеческих жизнях и обладающий ядерными ракетами, способными уничтожить Москву. Еще в пятидесятые годы Мао как-то сказал Неру, что ядерная война - это, может, не так уж и плохо.

Даже если погибнет половина человечества, вторая половина останется, а империализм будет сметен с лица земли. В сентябре 1969 года Китай провел два ядерных испытания в Синьцзяне. Данные космической разведки позволили Москве заключить, что китайцы работают над созданием своего собственного спутника (его запуск был успешно осуществлен в 1970 году). Как часто бывает в напряженные моменты, Центр переживал подъем волны черного юмора. Ходил, например, анекдот, что Ремарк пишет новый роман под названием "На китайско-финском фронте без перемен".

События приняли более мрачный оборот осенью 1969 года, когда в статьях, которые писал для западной прессы связавшийся с КГБ журналист Виктор Луи (он же Виталий Евгеньевич Луи), появились намеки на то, что Советский Союз рассматривает возможность нанесения упреждающего ядерного удара по Китаю, прежде чем у КНР появятся ракеты, представляющие угрозу Советскому Союзу.

Одновременно те же самые слухи стали распространять резидентуры КГБ в Европе и Северной Америке. Как выяснил Гордиевский, даже те сотрудники КГБ, которые занимались распространением этих слухов, не были в то время уверены, то ли это часть "активных действий", цель которых напугать китайцев, или же это предупреждение Западу о том, что советский Генштаб всерьез рассматривает такую возможность.

Задним числом можно сказать, что все это мероприятие выглядело скорее как кампания "активных действий", затеянная Службой А ПГУ. В кратчайшие сроки эти меры помогли заставить Пекин, который к тому времени уже начал выходить из хаоса культурной революции, возобновить переговоры по урегулированию пограничного конфликта. Но такое давление, в конечном счете, возымело обратный эффект. Страх, что Советский Союз может нанести удар, был, видимо, одной из причин, заставивших китайцев начать тайные переговоры с США, которые закончились в 1972 году визитом в Пекин президента Никсона и привели к сближению между Китаем и США.

В начале семидесятых в Центре шли жаркие споры о том, можно ли Китай теперь считать "главным противником", т. е. придать ему статус, которым раньше пользовались только США. В конце концов было решено, что в официальной терминологии КГБ Китай будет именоваться "основным противником", а понятие "главный противник" будет по-прежнему распространяться только на США. Из-за отсутствия четкого представления о китайской политике зарубежные резидентуры КГБ получали больше сводок по Китаю, чем по какой-либо другой стране. Такая ситуация сохранялась вплоть до 1985 года, когда Гордиевский покинул КГБ.

Главенствующая роль в коммунистическом мире

Проблемы сохранения главенствующей роли в коммунистическом мире, особенно в Пекине и Праге, с которыми столкнулся Кремль в шестидесятые годы, в значительной мере компенсировались его растущим влиянием в третьем мире. Наиболее крупных успехов советская дипломатия добилась на Ближнем Востоке, где послевоенная эрозия британского и французского влияния в этом регионе создала вакуум, который США было трудно заполнить из-за обязательств перед Израилем.

Возможность выступить в роли защитника арабских интересов предоставилась Советскому Союзу в 1954 году с приходом к власти Гамаля Абделя Насера, который в возрасте всего лишь тридцати шести лет стал первым представителем коренного населения Египта, возглавившим страну со времени, когда персидские завоеватели свергли последнего фараона в 525 году д. н. э. "В детстве, - писал Насер, - всякий раз, когда надо мной пролетали аэропланы, я кричал: - О Всемогущий Аллах, Да падет несчастье на головы англичан!" С вдохновенным национализмом Насера и той симпатией, которую питали к нему массы во всем арабском мире, не мог сравниться ни один другой арабский лидер современности. В шестидесятых годах Насеру было суждено стать жертвой своей собственной напыщенной риторики и образа героя, который он сам себе создал.

Но на раннем этапе его успехи на посту египетского руководителя стали как раз тем материалом, из которого создаются герои. В 1954 году, вскоре после прихода к власти, на Насера во время одного из митингов было совершено покушение, которое ему посчастливилось пережить. Из тех, кто стоял рядом с ним, двое погибли, а остальные, пытаясь спастись, попрыгали с трибуны. Насер же и с места не двинулся: "Пусть они убьют Насера!

Он всего лишь один из многих, и умрет он или останется в живых, но революция будет продолжаться!" В 1955 году он шокировал Запад, объявив о заключении договора на крупные поставки советского оружия при посредничестве Чехословакии. Это соглашение готовилось в таком строжайшем секрете, что даже послу Египта в Москве о нем ничего не было известно.

Одним махом был положен конец западной монополии на торговлю оружием на Ближнем Востоке. В июле 1956 года Насер национализировал Суэцкий канал, который был в свое время отдан в концессию обосновавшейся в Париже Компании Суэцкого канала и в глазах арабов был самым ярким символом западной эксплуатации. После того, как в ноябре Англия и Франция в сговоре с Израилем неудачно попытались восстановить контроль над Суэцким каналом с помощью оружия, Насер стал героем для большей части арабского мира (не признали его разве что только ортодоксальные арабские лидеры).

В 1958 году Насер совершил трехнедельную поездку по Советскому Союзу, где его также чествовали как героя. Советское руководство в полном составе прибыло в аэропорт, чтобы встретить его, он был почетным гостем на трибуне Мавзолея во время ежегодной Первомайской демонстрации на Красной площади. По возвращении на родину Насер, выступая перед огромной толпой в Каире, сказал, что Советский Союз - "дружественная страна, не преследующая никаких корыстных интересов", которая питает к арабам "глубокое уважение".

Но не всегда отношения между Насером и Кремлем складывались гладко. Серьезные трения возникли после того, как Насер начал преследовать коммунистов в Египте и Сирии (в период союза между двумя странами с 1958 по 1961 год) и выступил с осуждением коммунистов в Ираке. КГБ было наверняка известно, что после того, как Насер публично выступил с критикой политики, проводимой Советским Союзом в 1959 году, ЦРУ предложило ему американскую помощь.

Но, несмотря ни на что, в начале шестидесятых Хрущев и Центр были убеждены, что на Ближнем Востоке сложилось новое "соотношение сил", которое необходимо было использовать в борьбе с "главным противником", хотя и не все члены Политбюро разделяли эту точку зрения. Сирия и Ирак, а также Египет были настроены претив США. В 1962 году Бен Белла в Алжире провозгласил курс на построение социализма и ввел в состав правительства нескольких коммунистов.

После пережитого во время Карибского кризиса унижения Хрущев укрепился в своей решимости одержать верх над США в борьбе за влияние на Ближнем Востоке. Победа Кастро на Кубе явилась еще одним свидетельством в пользу новой политики союза с антиимпериалистическими, хотя и идейно не совсем последовательными, националистами в третьем мире, вместо традиционной опоры на коммунистические партии старого толка, которые были готовы идти за Москвой по пятам.

Советские идеологи изобрели термины "некапиталистический путь" и "революционная демократия" для обозначения переходной стадии от капитализма к социализму. Именно к этой стадии тяготели некоторые лидеры третьего мира. Решение Насера о национализации большей части египетской промышленности в 1961 году стало обнадеживающим свидетельством его движения по "некапиталистическому пути". На протяжении шестидесятых годов Советский Союз возлагал на него больше надежд, чем на любого другого афро-азиатского лидера. В период с 1953 по 1971 год на Египет приходилось 43 процента всего объема советской помощи третьему миру. В 1965 году египетская компартия объявила о своем роспуске, и ее члены подали заявление о приеме в правящий Арабский Социалистический Союз.

Горячая поддержка союза с Насером со стороны КГБ отчасти объяснялась тем успехом, с которым КГБ вербовал агентов из числа его ближайшего окружения. Самым важным из них был Сами Шараф. Шарафу с его округлым брюшком и свисающими усами никак не шла его кличка "Асад" ("Лев"). В 1959 году он был назначен директором информационного бюро при президенте, став, по сути, начальником египетской разведки и одним из ближайших советников Насера.

Оператор Шарафа Вадим Васильевич Кирпиченко позже стал резидентом КГБ в Каире и проработал в этой должности с 1970 по 1974 год. Его успехи в работе с агентурой способствовали его быстрому продвижению по службе в Центре, и в конце концов он стал первым заместителем начальника Первого главного управления. Шараф отвечал за проверку на благонадежность высших египетских чиновников и имел возможность прослушивать любые телефоны, которые интересовали его самого и КГБ.

Он оказывал КГБ и другие услуги, в частности, предоставив дополнительные возможности по вербовке, отправляя офицеров египетской разведки на учебу в Москву. Насеру было прекрасно известно о просоветских симпатиях некоторых министров, особенно Али Сабри, который в разное время занимал посты премьер-министра, председателя Арабского Социалистического Союза и вице-президента.

Но, похоже, он считал Шарафа, как и самого себя, убежденным арабским националистом, который делал все возможное, чтобы заручиться советской поддержкой без ущерба египетскому суверенитету. Кирпиченко играл на тщеславии Шарафа, постоянно уверяя его, какое огромное значение его информации придавал сначала Хрущев, а потом и Брежнев. Когда через год после смерти Насера Шараф наконец встретился с Брежневым на XXIV съезде КПСС в 1971 году, он не скупился в выражениях признательности и дружбы: "Я должен поблагодарить товарища Брежнева за предоставленную мне возможность встретиться с ним, несмотря на его занятость.

Не сомневаюсь, что это одолжение он сделал специально для меня. Я уверен, что наши отношения будут непрерывно развиваться, а грядущие дни и наши позиции по разным вопросам будут служить искренним свидетельством дружбы между Объединенной Арабской Республикой (Египтом) и Советским Союзом, между нашими партиями, народами и правительствами... Я глубоко убежден... что, поскольку Сами Шараф - сын великого лидера Гамаля Абделя Насера, ему принадлежит особое место в отношениях с советскими друзьями".

Несмотря на публичные похвалы, которыми Кремль щедро одаривал Насера, в середине шестидесятых годов его непомерно разросшийся авторитет непобедимого героя арабского мира вызывал скрытую насмешку как в Московском центре, так и за его стенами. Присвоение в 1964 году высшей награды СССР - звания Героя Советского Союза, которое никогда ранее не присваивалось иностранцу, - Насеру и начальнику его Генерального штаба было одним из обвинений, выдвинутых против Хрущева на заседании Президиума, который отправил его в отставку. Вручение Насеру этой награды породило целую серию анекдотов и куплетов, которые были весьма популярны в Центре.

Несмотря на популярность частушек про Насера, Центр в шестидесятых годах был глубоко, даже слишком глубоко уверен в росте советского влияния на Ближнем Востоке. "Соотношение сил", похоже, медленно, но верно складывалось не в пользу Запада. Два основных прозападных режима - монархии в Иордании и Саудовской Аравии - испытывали серьезное давление со стороны антизападного арабского национализма. В Кремле, в Центре и среди высшего военного руководства было широко распространено мнение, что благодаря советской военной технике и боевой подготовке египетские вооруженные силы буквально переродились. Ожидалось, что при поддержке Сирии и Иордании Египет добьется крупных успехов в войне с Израилем.

Однако против такой точки зрения было высказано серьезное возражение. В апреле 1967 года Египет посетил Николай Григорьевич Егорычев, который доложил, что и Египет, и Сирия нуждаются в гораздо более широкой военной помощи СССР для того, чтобы успешно противостоять Израилю. Но на его доклад никто не обратил внимания. В то время, как отношения между Египтом и Израилем становились все более напряженными весной 1967 года, разведдонесения, которые Шараф представлял Насеру, основывались на оптимистических оценках Центра о "соотношении сил".

Третья арабо-израильская война, начавшаяся с внезапного нападения Израиля, предпринятого в 8 часов 45 минут утра по каирскому времени в понедельник 5 июня 1967 года, продолжалась шесть дней. Исход войны фактически определился в течение первых трех часов, когда в результате налетов израильской авиации на земле было уничтожено 286 из 340 египетских боевых самолетов, и египетская армия осталась без воздушного прикрытия в последовавших за этим наземных сражениях на Синайском полуострове. До 4 часов дня 5 июня генералы Насера не осмеливались доложить ему, что его воздушные силы уничтожены. Когда же он узнал об этом, то заявил, что израильтян, видимо, поддерживают американские и английские самолеты.

В начале боевых действий на Синайском полуострове у египтян было столько же танков, сколько у Израиля, а в живой силе у Египта даже было превосходство. За четыре дня боев египтяне потеряли 700 танков и 17. 000 солдат, которые были убиты или захвачены в плен. Насер объявил об уходе в отставку, но многомиллионные демонстрации египтян, для которых он все еще был олицетворением арабского национализма, убедили его остаться на посту президента. За пределами арабского мира военные "успехи" Египта и союзной Сирии вызывали насмешки, которые умело подогревала израильская пропаганда, распространявшаяся о трусости арабов в бою. Египетских военнопленных фотографировали в нижнем белье на фоне неповрежденных советских танков и в других мало героических позах.

Официально Кремль встал на сторону арабов, осудил империалистическую агрессию и порвал дипломатические отношения с Израилем (о чем позже ему пришлось пожалеть). В частном же порядке некомпетентность арабских вооруженных сил подвергалась резкой критике и высказывалось возмущение по поводу того огромного количества советской военной техники, которая была захвачена израильтянами. Несмотря на то, что продолжали существовать теории сионистского заговора, Гордиевский отмечал, что многие в Московском центре хотя и нехотя, но с восхищением отзывались о победах израильтян и признавали, что арабам никогда не сравняться с ними по военному мастерству и храбрости.

Поражение Египта в шестидневной войне поставило Кремль перед альтернативой: или сократить затраты, или перестроить арабские вооруженные силы. Был выбран второй путь. Начальник советского Генерального штаба маршал Матвей Захаров вместе с президентом Подгорным отправился в Египет и остался там, чтобы давать рекомендации по реорганизации и переоснащению египетской армии. Со временем число советских советников в Египте превысило 20. 000 человек. Отчаянно пытаясь вернуть себе славу героя арабского мира, Насер в обмен на советскую помощь был готов идти на большие уступки, чем накануне шестидневной войны.

Одной из политических целей Москвы стало создание военных баз в Египте и в меньшей степени в Сирии, Ираке и Алжире. Значительно расширилось присутствие советских военно-морских сил в Средиземноморье после того, как были созданы базы материально-технического обеспечения в египетских портах Александрия, Порт-Саид, Мерса-Матрух и Эс-Саллум, в иракском порту Умм-Каср и в Адене в Народной Демократической Республике Йемен (Южный Йемен). В 1970 году по просьбе Насера для укрепления противовоздушной обороны Египта были созданы советские авиабазы, на вооружении которых находились зенитные комплексы SAM-3 и самолеты с русскими экипажами.

Арабист из ПГУ Борис Бочаров, сотрудник линии Н (поддержка нелегалов) в Каире, рассказывал Гордиевскому, что он перешел в линию ПР, чтобы контролировать "чрезвычайно важного агента в египетском аппарате, который предпочитает говорить по-арабски". Успехи в вербовке, достигнутые под руководством Сергея Михайловича Голубева, резидента в Каире с 1966 по 1970 год, способствовали его стремительному росту по возвращении в Москву. В Центре нередко можно было услышать шутку о "Египетской Советской Республике". Внедрение КГБ в египетский государственный аппарат достигло к тому времени наивысшей точки.

Однако огромные средства, которые Советский Союз вкладывал в Египет, не были подкреплены надежным фундаментом. Приток советских советников лишь углубил разрыв между советским и египетским обществом. Русские и египтяне практически не дружили семьями. Из пятнадцати тысяч арабов, которые обучались в конце пятидесятых и в шестидесятых годах в США, примерно половина вступила в смешанные браки с американскими гражданами. Но никто никогда не слышал, чтобы какие-то браки заключались между советскими советниками и арабскими женщинами.

После внезапной кончины Насера в сентябре 1970 года мощное здание советского влияния начало постепенно разваливаться. Почти два десятилетия спустя советский министр иностранных дел Андрей Громыко все еще утверждал: "Проживи он (Насер) еще несколько лет, ситуация в регионе сегодня могла бы быть совершенно иной." Алексей Косыгин, советский премьер-министр, говорил преемнику Насера Анвару Садату: "У нас никогда не было от него секретов, и у него никогда не было секретов от нас."

Первая половина этого утверждения, как было прекрасно известно Косыгину, была абсурдной, вторая же половина, благодаря Шарафу и другим, была недалека от истины. В первый же день своего президентства Садат крупно повздорил с Шарафом в своем кабинете. Позже Садат вспоминал: "Он принес мне пачку бумаг. - Что это?- спросил я его. - Это запись перехваченных телефонных разговоров между определенными людьми, за которыми установлено наблюдение. - Извини, я не хочу читать эту чепуху... И вообще, кто дал тебе право прослушивать телефоны этих людей? Убери эти бумаги, - сказал я, смахивая их со стола."

Но все-таки были моменты, когда Садат относился к "этой чепухе" с большим интересом, в чем он признавался Шарафу. Один такой случай произошел 11 мая 1971 года, когда без ведома Шарафа молодой полицейский, с которым, как утверждал Садат, он не был знаком, принес магнитофонную пленку с записью, якобы свидетельствующей, что Али Сабри, который, как надеялся КГБ, должен был сменить Насера, и другие просоветские политики "плели сети заговора, чтобы свергнуть меня и режим. " 16 мая Садат приказал арестовать Шарафа, Сабри и руководителей просоветской фракции Арабского Социалистического Союза. Всего через одиннадцать дней после этого Садат и Подгорный подписали в Каире советско-египетский договор о дружбе и сотрудничестве.

Как потом признался Садат, главная цель, которую он этим преследовал, заключалась в том, чтобы "рассеять опасения советских лидеров". Он попытался убедить советское руководство, что не собирается менять внешнеполитический курс Египта, а лишь ведет внутреннюю борьбу за власть. Прощаясь с Подгорным в аэропорту, Садат попросил его передать Политбюро: "Пожалуйста, верьте нам! Верьте нам! Верьте!" Вера Московского центра в Садата уже к тому времени серьезно пошатнулась. После ареста группы Сабри несколько агентов КГБ отошли от своих операторов. После смерти Насера надежды Центра в арабском мире были связаны с перспективами коммунистического переворота в Судане. КГБ считал руководителей Суданской коммунистической партии самыми преданными и лояльными на Ближнем Востоке.

В июле 1971 года попытка переворота, предпринятая офицерами суданской армии при поддержке коммунистов, была жестоко подавлена с помощью Садата. Среди казненных участников заговора был Генеральный секретарь партии Абд Махджуб и лауреат Ленинской премии мира Ахмед Аль-Шейх. Одновременно Московскому центру стало известно, что сотрудничавший с КГБ советский дипломат на Ближнем Востоке Владимир Николаевич Сахаров работает на ЦРУ. Предупрежденный с помощью условного сигнала (букет на заднем сиденье "фольксвагена"), он вовремя скрылся. Среди секретов, которые он выдал американцам, была и та роль, которую играл Шараф, будучи агентом КГБ.

К концу 1971 года в советском партаппарате и в Центре о Садате уже часто говорили как об изменнике. Было известно, что начальник разведки Садата генерал Ахмед Исмаил связан с ЦРУ. В 1972 году Садат выслал советских советников из Египта. Всего за семь дней из Египта вылетело 21 000 советников. Но пока Москва не решалась открыто порвать с Садатом, боясь тем самым потерять свои позиции на Ближнем Востоке, которые были завоеваны с таким трудом. Брежнев пришел к выводу, что у Советского Союза не было иного выбора, как продолжать оказывать политическую и военную поддержку, даже в том случае, если Садат открыто перейдет на сторону американцев.