Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

ПЕРВАЯ КОМАНДИРОВКА

В жизни порой случается, когда что-то впервые. Это и первый класс, первая любовь, начало трудовой деятельности, первая получка и так далее и тому подобное. Чего-то из этого первого быстро выветривается из головы, а чего-то запоминается на всю жизнь. Не ошибусь, что у большинства этим, конечно, является первая любовь. Ну, а дальше, как уж карта ляжет.

Зачастую, даже себе самим мы не можем объяснить, почему по прошествии многих лет помним те или иные малозначительные факты из своей жизни. Например, я до сих пор помню, что моя первая оценка в школе была тройка по чистописанию. За сам факт получения первой оценки и не двойки мне даже в награду купили арбуз в качестве поощрения, который, впрочем, ели все, а не только я.

Однако отвлёкся. Мой рассказ о другом воспоминании, а именно, о первой в своей жизни командировке. Конечно, не ахти какое событие, тем более что потом их оказалось предостаточно. Но эта была первая самостоятельная поездка от работы, да ещё с выдачей командировочных.

Итак, ближе к делу. Мне неожиданно предложили съездить с проверкой кадровых приказов на предприятиях Туркменмебели. Кроме самого Ашхабада предстояло посетить мебельные предприятия в городах Мары и Чарджоу. Ехать предстояло одному.

Волновался, но и доволен был таким поручением: ещё бы, отвлечься от нудной работы и за государственный счёт съездить в Среднюю Азию, где я никогда раньше не был и не планировал быть.

Как сейчас помню, только что наступил апрель. Снег ещё повсеместно лежал на земле, но уже начал таять.

Самолет вылетал из Домодедово рано утром. Поэтому часов в одиннадцать вечера я поехал на станцию метро Аэропорт. Рядом с этой станцией находился Центральный городской аэровокзал. Там производилась регистрация авиапассажиров на все внутренние рейсы и доставка их автобусами к трапам самолётов, вылетавших из московских аэропортов Домодедово, Внуково, Шереметьево и Быково. Удобно было, между прочим, и даже очень.

Без напряга пророкотал ночь в здании аэровокзала, благо сидеть было где, а в пять часов утра началась регистрация на наш рейс. В шесть уже выехали в Домодедово, а в седьмом часу взлетели. Наш самолёт ИЛ-18 был заполнен максимум на одну треть. Это единственный случай за всю мою жизнь, когда я летел почти в пустом самолёте. По дороге предстояло ещё сделать промежуточную посадку в Баку.

Естественно, я прилип к окну и смотрел во все глаза на землю, редкие облака. Интересно же. Земля внизу вначале была вся белая от снега, потом через полчаса на ней стали появляться чёрные проталины, и вскоре снег вообще исчез. В этом полёте всё было необычайно интересно, в том числе, когда покормили завтраком в самолёте. Это тоже со мной было впервые.

Когда приземлились в Баку, там уже во всю усердствовала весна: зелёные газоны и даже деревья с молодыми листьями.

В Ашхабаде также царствовала весна, о чём убедился, сойдя с трапа. Но на вершинах Копетдага, пока лежал снег. Красиво смотрелись эти заснеженные вершины.

Меня в аэропорту за важного гостя из Москвы никто не признал: обличием, видно, не вышел. Так что до мебельной фабрики добирался сам. Пришёл туда, а руководства нет: директор в отпуске, а главный инженер поехал в аэропорт встречать московского ревизора, то есть меня. Во как, но это так, между прочим. Вскоре главный инженер возвратился на фабрику, и мы познакомились.

Как происходила проверка, не важно. В конце концов, это же не отчёт о командировке.

Сам город, кроме людей, одетых в национальные халаты и головные уборы, ничем особым не поразил: никакой древней архитектуры на улицах не увидел. И это не мудрено: дело в том, что при страшном землетрясении 1948 года весь Ашхабад фактически был стёрт с лица земли. Мало что сохранилось. Вновь выстроенные жилые дома-пятиэтажки походили на наши. Лишь природа, да местный базар отличались существенно. Да, базар потряс своим шумом и восточным разнообразием: продавали много зелени, редиски, весенних цветов, сухофруктов, орехов, прошлогодних дынь и т.д.

Сделав все дела, полетел в город Мары. Там, честно говоря, меня сразил только аэродром. Дело в том, что он одновременно использовался как гражданскими, так и военными.

Когда мы приземлились и стали катиться по полю к аэровокзалу, я вдруг с удивлением увидел из окна настоящие военные самолёты, вокруг которых копошились люди в армейской форме. Они подвешивают ракеты, везли бомбы в люльках. Такое тоже было впервые и, кстати, больше никогда не встречалось.

Город Мары меня тоже поразил, но со знаком минус: сплошь одноэтажные строения из глины. Ну, ничего интересного.

Из Мары в город Чарджоу предстояло отправиться поездом Красноводск-Ташкент. На привокзальной площади увидел самый, что ни на есть настоящий цыганский табор с повозками и лошадьми. Прямо как в кино. Местные туркмены, кивая в сторону цыган, явно относились к последним с неодобрением, считая их тунеядцами.

Вскоре подошёл мой поезд, и я впервые в жизни поехал по настоящей песчаной пустыне. Зелени никакой, изредка виднелись деревья саксаула без листвы. Высоченные барханы обступали со всех сторон железнодорожное полотно. Из-за них ничего толком не было видно – одни голые склоны, всё безжизненно. Как только солнце скрылось за горизонтом, почти сразу и стемнело. Наступила тьма кромешная, ничего не видно.

В Чарджоу приехали поздно вечером. Как потом оказалось, это был самый русский город во всей Туркмении. Ведь здесь неподалёку добывали газ, который потом по трубопроводу перекачивался в центральную часть СССР. На самом газовом месторождении, на компрессорных станциях и других сопутствующих предприятиях работало много русских специалистов, даже на мебельной фабрике, куда я приехал с инспекцией.

Этот город, конечно, отличался от Мары в лучшую сторону, но никакой азиатской экзотики не увидел. Разве что своенравную Амударью – одну из самых больших рек Средней Азии. В те времена Каракумский канал только строился, поэтому река была в этом месте ещё судоходной.

Вот, пожалуй, и всё, что мне запомнилось в той первой моей жизни командировке.

Из Чарджоу прямого рейса самолёта в Москву не было. Поэтому домой пришлось добираться через Ашхабад.

Да, в эту первую поездку мне пришлось много полетать на самолёте. Даже уши уже не закладывало от резкой смены атмосферного давления.

Скучно мне не было. Конечно, если сравнить с некоторыми последующими командировками, то эта первая была одна из самых заурядных. Но она – же первая, а что меня ожидало в дальнейшем, я знать не мог.

Первая командировка

Эта книга - о Великой Отечественной войне. Ее главный герой - разведчик Виталий Самарин. Юрист по образованию, перед самой войной закончивший институт, он не сразу стал разведчиком. О его профессиональном становлении, о полной опасностей и неожиданностей работе рассказывается в этом произведении

Роман «Первая командировка» удостоен первой премии Комитета государственной безопасности СССР.

«Разведка - это работа. Очень трудная и опасная. Это постоянная импровизация ума, подчиненного, однако, строжайшей дисциплине. Это постоянное напряжение нервов, к которому надо привыкнуть, как к дыханию...

Главная в работе разведчика та пора, когда вокруг него тихо и спокойно, а он, внешне никому неприметно, делает свое государственное дело, живя одновременно двумя жизнями - своей собственной и той, что дана ему легендой, имея для двух этих жизней одно сердце, одну нервную систему, один запас жизненных сил и когда главным и грозным его оружием является ум. Прежде всего ум. И не только его, а еще и ум его соратников и руководителей...»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Виталию Самарину служба выдала проездной литер на почтово-пассажирский поезд. Тянется, как кляча, ни одной станции не пропускает. А иная станция - это только вытоптанная на зеленом лугу вдоль рельсов полоска земли, где в пыли купаются воробьи да сарайчик поодаль. А поезд долго стоит и здесь. В открытое окно доносится свирель жаворонка, невидимого в блеклом небе, и больше ни звука. А потом поезд медленно-медленно, будто ему жаль расстаться с этой безвестной станцией, трогается дальше - в окне проплывает женщина в низко, на лоб, повязанном платке, у ее ног мешочек с почтой и одинокая посылка - из-за этого и стояли.

Виталий Самарин торопится в маленький городок у польской границы, где начнется его самостоятельная жизнь. Ему хочется поскорее уйти от своего детства, юности и даже от недавнего студенчества в юридическом, когда в его жизни произошло столько важного. Все это ему кажется только подходом к жизни, которая начнется завтра.

Когда у человека начинается своя самостоятельная жизнь? Наверно, разные люди ощущают это каждый по-своему. У Виталия все, что было вчера, связано с матерью, вдвоем с которой он жил, все острее чувствуя ответственность за нее, отдавшую ему свою жизнь. Последние годы его мечтой стало жить для матери, отплатив ей любовью за любовь, заботой за заботу. За этим он торопится в самостоятельную жизнь и хочет поскорее уйти от детства и юности, не понимая еще, что это будет с ним всегда, что любовь матери и сейчас ведет его в самостоятельную жизнь и останется с ним и там. А ему наивно думается, что все его прошлое окончилось вчера, когда он на вокзале целовал лицо матери, как в детстве, ощущая губами соленые слезы. И там, позади, вместе с мамой осталась и его школа в тихом переулке на Таганке, в которую он ходил десять лет, и его старенький московский дом с тесным двориком, где, покосившись, стоит дуплистый тополь, и Люся, с которой он на вокзале деловито попрощался за руку, ничего толком ей не сказав. Он думает, что от всего этого его уводит лежащее в кармане командировочное предписание, в котором он именуется лейтенантом, и выписка из приказа о назначении в районный отдел НКВД в далеком городке.

Жесткий вагон, в котором он едет, населен густо и пестро. В купе кроме него еще пять человек. Нет, не пять, а шесть - крупнотелая женщина с пунцовыми щеками, сидящая напротив него, держит на руках крикливого ребенка, который умолкал, только когда она совала ему в орущий рот свою белую массивную грудь. Тогда он, захлебываясь молоком, начинал глухо ворковать и сразу же засыпал, а за ним и мать чутко задремывала, запрокинув вверх мученическое лицо и не спрятав как следует грудь. Виталий стыдливо отворачивался.

Не затихал в купе беспорядочный дорожный разговор, то и дело взрывавшийся крикливым спором. Главными спорщиками были коренастый дядька в металлических очках на разлапистом носу, назвавшийся заготовителем как раз из того городка, куда торопился Виталий, и сидевший рядом с женщиной остролицый плешивый мужчина в мятом полотняном пиджаке. Что бы ни сказал тот коренастый, в очках, тотчас вступал плешивый: «Вы, милейший, не правы», и они, мгновенно распаляясь, начинали кричать одновременно и не слушая друг друга.

Поезд отошел от станции. Коренастый сказал:

А ведь невыгодно государству письма возить на поездах - на письме копеечная марка, а вези его куда подальше, на Камчатку,

Вы, милейший, не правы, - тотчас встрепенулся Остролицый. - Было б невыгодно, не возили бы, наше государство все делает с расчетом. Притом, марка - копейка, а писем-то миллионы, тут, брат, из копеек вон что складывается!

А знаете вы, сколько один паровоз стоит, чтобы его гонять туда-сюда, через всю страну? А вагоны? А персонал? Вот и сгорели все ваши копейки.

Вы не правы, - мотнул головой Остролицый. - Паровоз-то, он и нас с вами везет, а мы за это не копеечки заплатили, а рубли, и таких, как мы, целый поезд!

И пошло-поехало, пока они так не завязли в своем споре, что им больше говорить стало нечего.

Незаметно наступили сумерки. Виталия стало клонить в сон, но не тут-то было - спорщики завелись на новую тему - будет ли война или все обойдется?

Какая война? С кем война? Почему война? - кричал Остролицый дребезжащим, простуженным голосом, и кадык прыгал на его худой шее. - Мы люди мирные, никого не трогаем, даже в песнях поем, что мы той войны не хотим.

Да разве от песен бывают войны? - Остролицый так резко повернулся к своему оппоненту, что толкнул ребенка, и тот завопил благим матом.

Перекрывая его крик, Коренастый, назидательно подняв палец, кричал:

У нас ничего зря не бывает, и песни тоже не так просто поются. - Он подтолкнул задремавшего Виталия: - Вот вы, извиняюсь, призывного возраста, скажите нам, вы к войне готовы?

Готов, а что? - с вызовом ответил Виталий,

Вас, стало быть, готовили?

А как же!

Ага! Видите, почтеннейший? Их готовили, стало быть, война - дело вполне возможное и даже запланированное, мы же без плана ничего не делаем! Верно я говорю, молодой человек?

В это время мать испытанным способом угомонила своего младенца, и стало так тихо, что все услышали, как он глотал молоко и сопел.

Первая командировка